Новости, события

Лицом бренда Kotex стала Оксана Акиньшина

Звезда российского кинематографа Оксана Акиньшина стала лицом рекламной компании фирмы Kotex на 2014 год. Оксана - очень популярная молодая актриса, которая радует своим талантом отечественных и зарубежных зрителей с ранних лет...

Интервью

Владимир Гостюхин: «Будут внуки — надо их учить жить смелее»

Напряжение было столь велико, что после финальной сцены самоубийства, вошедшей в фильм вторым дублем, я упал на руки режиссеру и не приходил в себя минут пятнадцать...

Присоединяйтесь

• RSS

Василий Акимович Никифоров-Волгин  — писатель зарубежья.

Закончив начальную школу, Никифоров (псевдоним Волгин в о детства появится, выйдет первая «Земля именинница») по самообразования, изучая историю, логику, и, же, любимую им литературу — Достоевского, Лескова, Чехова.

Человек верующий, он псаломщиком в Спасо-Преображенском Нарвы, в часы в сторожке чудные рассказы-исповеди о богомольцах, святителях, праздниках в детства.

И писателем с именем, В. А. Никифоров «в тисках нужды». В 30-х работает на заводе в Таллинне. Жизнь оборвется трагически, в расцвете: за до войны по он арестован, а полгода в лагерях.

Ему мерцающая даль

Эпохи Пушкина и Лескова,

Он Шмелева мастерского,

И духу Даль.

Это сонета Игоря Северянина, В. А. Никифорову-Волгину. Чудесную Ивана Шмелева мы совсем недавно. Лучезарное православного Василия Никифорова-Волгина предстоит открыть.

ЗЕМЛЯ ИМЕНИННИЦА

Березы нашими журчали о Святой Троицы. Сядешь в их засень, с сияющих листьев, глаза, и тебе и дорожка, на при солнца; и по в трех ангелов Святая Троица.

Накануне мать сказала:

— Завтра именинница!

— А именинница?

— А потому, сынок, завтра Троицын сойдется со Симоном Зилотом, а на Симона Зилота именинница: по Руси не пашут!

— Земля именинница!

Эти слова до были любы, вся моя засветилась.

Я на улицу. Повстречал Федьку с Гришкой и их:

— Угадайте, ребята, завтра именинница? Ежели угадаете, то я вам квасу на копейки!

Ребята и думать. Я на них, генерал Скобелев с коня (картинка у нас).

Отец не говорил, приятели Федька и Гришка не дети, а Божие, как родителей, не сахар спроса, не в сады за и по-печатному ловко, птицы летают. Мне радостно, таким я столь загадку.

Они думали, и, наконец, со вздохом:

— Не можем. Скажи.

Я степенное молчание, и с ответил:

— Завтра именинница!

Они поднять на смех, но потом, что-то, и задумались. — А верно,— серьезный Федька,— в Троицу нарядная и веселая, именинница!

Ехидный Гришка добавил:

— Хорошая у голова, Васька, да жалко, дураку досталась!

Я не его и заревел.

Из выглянул отец и крикнул:

— Чего ревешь? Сходил бы с в за березками!

Душистое и слово «лес» дрогнуть сердце. Я плакать. Примиренный, Федьку и Гришку за и молить их за березками.

Взяли мы из по хлеба и по улице с песнями, и от встречи с лесом. А мы сапожников, на дворе:

Моя — не рассада: Не по грядам; А кручина — не лучина: Не по вечерам.

Нас пузатый Гаврилыч и сказал:

— Эй, вы, банда! Потише!

В было и до изнеможения, до в груди, до кругов глазами. Повстречались в дровосеки. Один из — борода, у лесовика,— на и сказал:

— Ребята живут, ал цветут, а голова вянет, трава...

Было любо, нам и алым цветом.

Перед как домой с звенящими березками, моя затуманена.

Выйдя на прилесье, Гришка нам на — сколько, мол, мы проживем.

Кукушка Гришке 80 лет, Федьке 65, а всего два года.

От обиды я на и заплакал:

— Не помирать два года!

Ребята жалели и не кукушке, как она, птица, врет. И тогда меня успокоить, Федька вторично «допросить» кукушку.

Я заплаканное в ее и всхлипывание просить птицу:

— Кукушка, ку-у-ку-шка, мне, лет на жить?'

На раз прокуковала пятьдесят лет. На стало легче, и тайное прожить почему-то двадцать лет...

Возвращались при звезды-вечерницы, вызоренных небесах, по росе. Всю мы молчали, горячие в березовую и сердцем чувствовали: хорошо жить, завтра будет именинница!..

Приход Святой Троицы на двор я рано в солнечного предвосходья, заполнило маленькую тонким сиянием. Мать затепляла перед и шептала:

— Пресвятая Троица, и сохрани-

Пахло пирогами, и в запахе чувствовалась

значительность дня. Я с и согретыми ногами на солнечные — утренники.

— Ты в рань? — мать.— Спал бы еще.

Я спросил ее:

— С пироги?

— С рисом.

— А с чем?

— С вареньем.

— А с чем?

— Ни с чем.

— Маловато,— я,— а Гришка сказывал, у сегодня пирогов и каравая!

— За не гонись, сынок... Они богатые.

— Отрежь с вареньем. Мне хочется!

— Да ты, сынок, фармазон, ли, турка? — мать руками.— Кто же из людей ест до обедни?

— Петро Лександрыч,— я,— он и в свинину лопает!

— Он, сынок, не православный, а фершал! — мать нашего фельдшера Филиппова.— Ты на не смотри. Помолись Богу и к обедне.

По имениннице растекалось и волнами. С улсе знойно, и говорили — грозе!

Ждал я ее с тревожной, но настороженностью — весенний гром!

Перед моим к пришла к Лида — дочка, красавица на дворе, и, ресницы, спросила у серебряную ложку. — На тебе?

— Говорят, сегодня дождь будет, я побрызгать из дождевой водицей. От цвет бывает хороший!

Сказала и пунцовой зорью.

Я на нее, на чашу во литургии, и, жарким румянцем, с и болью воскликнул:

— У лицо, у Ангела Хранителя!

Все засмеялись. От выбежал на улицу, в засени и отчего-то лицо руками.

Именины церковь чудесными словами, и таинственными молитвами, во которых на — а был цветами и травой. Я с травинки, их ладонями и, в горькое их дыхание, зеленые поля и бродяги Яшки, пешком Россию.

— Зеленым пройдуся, на небо на-гляжуся, зоренькой ворочуся!

После пошли на поминать сродников. В Троицын батюшки и семи церквей на панихиды. Около кладбищенских кружилась, верещала, свистела, и ярмарка. Безногий Евдоким, в тележке, рыдающим пел Матерь Божию, полями и цветы «дабы лсивоносный Сына Своего Возлюбленного».

Около Евдокима бабы и, пригорюнившись, слушали. Деревянная безногого полна монетами. Я на и думал: быть нищим! Сколько на деньги молено купить!

Отец дал (и праздник). Я себе на боярского квасу, на леденцов (четыре штуки) и на копейки «пильсиннаго» мороженого. От у заныли зубы, и я на ярмарку.

Мать меня и говорила:

— Не бы, сынок, за сладости! От всегда и грех!

Она меня, и перестали болеть.

На мать могилку — на поминки, а служили панихиду. Троицкая звучала светло, «и бесконечная», которую священники, тоже светлой, в и в березках.

Не мы до дома, на упал гром. Дождь рассыпался зернинками, а разошелся и гремучим «косохлестом». От и дождя шумели широким говором, и пахло березами.

Я на и во горло...

На двора Лида, дождю ложечку и милое свое грозовыми дождинками.

Радостными до глазами я на и с сердца думал: «Когда я большим, то на женюсь!»

И поскорее вырасти, я стоял дождем и до свой праздничный костюм.