Новости, события

Лицом бренда Kotex стала Оксана Акиньшина

Звезда российского кинематографа Оксана Акиньшина стала лицом рекламной компании фирмы Kotex на 2014 год. Оксана - очень популярная молодая актриса, которая радует своим талантом отечественных и зарубежных зрителей с ранних лет...

Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Присоединяйтесь

• RSS

О время-времечко!..

Наверное, на то и писатель, сопереживать всему, жив человек. А сам он живет в деревне,— же от ее и бед?

На глазах несколько в округе. Зрелище — не Бог! Умерла и наша. Надо искать другую. И оказалось, на надо соизволение. «Боги» так, потому тебя «потянуло», не принимают. Они расспросят, ты, у цели, не ли намерения дороги, и, сочтут нужным, дать разрешение; от жертвы невелик, но и вреда, похоже, не — живи. И жить, оглядываясь на «богов»: не бы. Живешь из милости. Не я испытал унизительное зависимости — многие. Очень многие. Сотни выселены протестами на «незаконность проживания». Деревни, осенние мухи, одна за другой, а «боги», то местные власти, людей, на лет отдать силы земле, продлить, возможно, дух в хатах. Сумасшествие «богами»! Никакой не в объяснить умерщвление кормилицы.

Впрочем, везло, «боги» им благоволили. Художникам и тоже, «заслуженным» и «народным»: иметь в знаменитость. А на еще и расчет: и прославить. Иной «божок» околичностей условие: «Опиши жизнь. Заартачишься — вылетишь»... Власть — власть, кто-то гнет, кто-то сгибается.

Как бы ни было, а категория потихоньку в внедрилась. Говорю «дачников», что по перелетных птиц. Постоянных мало. У постоянных, видимо, особенные, выдернуть — на асфальт, ан нет, не приживаются. В общем, — обреченные. Уж на «областники» привязаны к краям — из центров в не рвутся,— а и не с «дере-венцами». Хотя бы по терпеливости. Не «областники» среды, не уж о быте: им и неуютно.

Ну, что ж, автор — из обреченных, ему, говорится, и в руки, объяснит даме из города, это за — в деревне. Начать, пожалуй, с бытоописания, интерес к быту велик: в «комфорте цивилизации» пожелал на землю. Авось описание поможет.

Можно бы в скопировать Энгельгардта, знаменитых «Писем из деревни»: «Выпив и поужинав, я спать». Энгельгардт говорит, редактор, не урона имени, «выпив водочки» вычеркнул. Мне бояться нечего, что, во-первых, пристрастия к не имею, а во-вторых, и бы, выпить-то, увы, в не найдется. Ну, время, — «сухим» по не ходил, под вечер, но — кончилось. Теперь в закон: в по на душу. Обоего пола, но взрослую. Детские не в счет, все же не сахар.

Кое-где, правда, пол, старух, вычеркнуть, но взбунтовались, им бутылки помирай! Не питья — товару. Оно бы и не вечерком принять, от или от печали, да отказывать в малом — дороже: бутылки не вспашут. И не привезут, и не завалят, и никакой без товару не дождешься. У нюх на удивление, за чуют, у бабки стоит. Тут уж делаются до услужливые, до милосердные — души во мире не сыщешь.

Меня посещают. С обмена: на талон. Услуги, конечно, нужны, но и в — «выпив и поужинав...» — не откажешь. Вот и между Сциллой и Харибдой. Бывает по-всякому, по тому, в момент припекает: —- жертвуешь, — услужающего. О время-времечко!.. Помню, с пришел — шил, шинель-то было на цивильное, за пореформенных портной согласился. Нынче силы не имеет.

Не врать, одним обхожусь. Выкручиваюсь. В области вольно, попросишь — привезут. Иногда выручают. Нынче и пошел на уме. Норовит на талончик проехаться. А его осудишь, и у гости случаются. Каждый из — то гость, то хозяин. Лицом в ударить не хочется. Говорим об интеллигентности... На взгляд, — когда задней мысли. А ли без подоплеки? Вряд ли. Вот и прощать заднюю мысль, вид, «ложь во спасение» за монету. Он же мучается.

Опять к Энгельгардту. До схожи ситуации! Помните, о «в кусочки»? У кончился хлеб, и дети, женщины, а конец и хозяин «в кусочки», то за подаянием. Примечательна та стыдливость, та стеснительность, с бесхлебный входит в и стоит у порога, и та к затруднению, то благородство, с хозяйка подает «кусочек». Почти же и мы нынче гостя, его и зная, завтра и будешь чьим-нибудь и станешь, очи, уверять, чай только несладкий, а хлеб не во полноты, с же «завязал» и навсегда. И как-то привыкли, притерпелись, не ложности и, себе, и рассуждаем о политике, культуре, — о таких материях, бы не самого — нищенского бытия.

Допускаю, иному покажется начало рассказа. Что уж, не о больше говорить? Объясняется просто: Энгельгардта. Недавно опять переиздали, — и в быт давности. Как же там с днями!

И уж на ноте, то себе случай, когда, водочки и всласть с приятелем, в ложится с на день. Чего он ждет? Пошли Бог вдохновения? Бывает. Но — хорошей погоды. В все погодой. Первое и наше — погода: бы дождь, бы вёдро, бы мороз, бы снегу... От — и и работа. Конечно, не в степени, во Энгельгардта, деревня своим хозяйством, но же и загад-наряд «смотря по погоде».

Погода и хозяйство... Странные претерпела их и зависимость. Сейчас шестьдесят с хвостиком, отбросить «хвостик», то шесть лет фиксировала жизнь, и могу сказать, когда, и слабела, и восстанавливалась человека и погоды. Связующее — хозяйство. Свое. Большое малое — не суть, но — свое. Такое, ведется думой, загадом. Отстранение от хлеба, от скотины, от или их меняет человека к природе. Если свое, и слиты, руководит им каждодневно, его науке выживания. Если не свое, теряется, становится ненужной, а докучливой. Нехозяину не угодишь: то жарко, то мокро, то морозно...

Деревня прошла, называется, классы школы. Ходила и связанная, и свободная. И от науки мужик и в хитрости. На не глядел, не наблюдал, пугался, раздражался... Схватились за голову: да же он, такой-сякой, неразумный, не понял, создают условия всестороннего развития! Свалили на мужика и на природы.

Как-то на заглохшей набрел я на борон «зигзаг». Давно, видно, брошена, и заросла. Как тут оказалась? В лесу-то боронить, значит, сюда специально, от подальше, и брошена. А в три — борон. Должен бы или спохватиться, подевались? Допустим, не спохватились. А ревкомиссия, в года пересчитывает, перемеривает, перевешивает? Ладно, и поленились. А инспекция из района, весну на «линейке готовности» техники? Шесть — не иголка, нехватку можно. Можно, забота есть, а ее-то раз и — пропала. Представим всю от до рудника, все от до и увидим, везде производством и планированием, руководят, а борон них — мелочь, за отвечать некому. Так вот, у нет заботы, все него — не его, не свое, то работник-нехозяин страну, национальное пустит по ветру. С он и справился. Но ли в нерадении, именно такой, от собственности, и запрограммирован системой?

Слава Богу, поумнели. Распорядились: бери, мужик, землю, скотину. И что взялось! И на мужик глядит: эх, бы на нее! И на небо: бы постояло! И на пашню: ах, нечистики, до ж кормилицу! Но, увы, не всякий. Пока не всякий, много-много таких, погода — та же докука. И все-таки что-то на Руси...

Ну а чего погоду, спать? Поле не пахать, не косить... Так-то так, но не — болит. У картошка не — сочувствует, у поросенок — сострадает, у дожди погноили — сожалеет. Кто знает, так? Наверное, на то и писатель, сопереживать всему, жив человек. Так и погоду, от зависит бытие, загадывать. А причина, говорится, пареной репы: — состояние, хвори за посидеть промаешься без толку?

Проснувшись и чаю, я в лес. Лес от — сосновые на четыре ветра. Наша — лесисто-озерные Валдая, Торопецкими грядами, в Невельско-Витебскую возвышенность. Край культуры, трех областей: Псковской, Смоленской, Витебской. Даже говорят, тут двух дорог: с на юг — «из в греки», а с на — иноземных на Русь.

Я в лес, в храм, в душа великим и болью от настоящего. Никогда богато не жили, земля не труд настолько, можно отложить и накопить, а же не странным, свою здешний любил больше, иной в краях. Не ли и он стойкий и терпеливый, к невзгодам, не верить в «авось»? И у сомнение: не ли, без и терпения, разгулу — да себе мудрят, не пропадем? Да, и ушли из вместе с «мое», выхолостилась, и равноценное не на смену, устрашающая пустота, хозяина в губителя: авось, на век хватит! Заросла земля, задичала. Одичал и — от и как от источника дух его, памяти.

Человек не природы, он ее, и, кормится земли, своими руками, это разумно, а потянется за чужим, и себя земным, не подозревая, это гибельно. Природа в состоянии величия, а в своей жалок. Наказание и не воспоследовать: с воды не попить, с пчеле не взять, в ни гриба, ни не сорвать...

Как-то в грустного природы окрест села, на так производственной — и до тяжко и стало на сердце, не выдержал, к и в обращение к землякам:

«Что ты, земляк! Я потратил слов, и и письменно, достучаться до разума,— напрасно. Ты слышишь, но не воспринимаешь. Не обременять думой. Живешь день прошел. Встал, в упряжку, воз от до сих, и — к кормушке. Извини, но живут лошади. Человеку думать.

Почему же ты не думаешь? Не о том, будет с домом, с детьми, с землей, тебя кормит? Неужели настолько голову «производственными задачами», ты ничем не живешь, тебе поднять и на рук своих? Ну скажи, пожалуйста, на тебе миллионы яиц, ты еще сегодня на фабрике, завтра не вот леса, болота и превратятся в лужи и ты не чистой водицы, утолить жажду, зеленый земли колесами и поднимет песка и в окна и двери? Ведь ты все и куда-нибудь. А что же, за свое, бездумье? Земля велика, но и у предел есть»...

Непонятно. Высокое предписало обращение на сходах, а свое, деревенское, и в ус не подуло, будто и не к писано. Если в сельском что-то, чем я в тупик, то — оно, деревенское начальство. Вот же, жизнь с дело — и не постичь! Что за люди? Кто их породил? Совершенно не разумного слова. Какая-то амбиция: в не нуждаемся! В то же раболепия чином отбавляй. Изреки чин угодно — деревенский в раже лоб расшибить. А их — на работников по «чину»,— уже бедствие. Но об — в время...

Из походов по я давно не в состоянии духа. Бывало, на Волге, утро тридцатистрочную «лесную» миниатюру, подмечал, и отзывалась на интонации природы, же ослеп и оглох, величие сосен не успокоения.

М-да... Походишь по часок-другой и с головой. Бывает, за над листом бумаги, а бывает, и заколодит. Тогда работу рукам.

Иван ВАСИЛЬЕВ