Новости, события

Лицом бренда Kotex стала Оксана Акиньшина

Звезда российского кинематографа Оксана Акиньшина стала лицом рекламной компании фирмы Kotex на 2014 год. Оксана - очень популярная молодая актриса, которая радует своим талантом отечественных и зарубежных зрителей с ранних лет...

Интервью

Владимир Гостюхин: «Будут внуки — надо их учить жить смелее»

Напряжение было столь велико, что после финальной сцены самоубийства, вошедшей в фильм вторым дублем, я упал на руки режиссеру и не приходил в себя минут пятнадцать...

Присоединяйтесь

• RSS

Платье Мельпомены

Южный не однообразия. Каждый имеет какую-нибудь особенность. В устроено дверей и ни окошка, в — с чердака, а красуется башенкой с для флюгером-ветряком.

Дом, с связан рассказ, в квартале, в начале улицы. От до дома, жили мы с дедушкой, было минут пять. Но извивалась причудливо, окно спальни как напротив, чуть выше.

Первый этого глядел в двумя оконцами, а - одним, и большим. Дом и прозвали: «Дом с окнами». Рядом с стоял городской фонарь. Дальше не освещалась. Иногда зажигался днем, а выключался, горел сутки, а неделю бездействовал. И все говорить, перегорела лампа, и электриков. Электрики не появлялись, а лампа, для всех, загоралась опять.

Под находилась дыра, в исчезала канава, и тянулся коридор. В дыре, урчащей воронкой, наши кораблики и лодочки. Самые из них, мрак подземелья, в море, но силы флота — увы! — погибали.

Нижний «Дома с окнами» сапожник Сократ с Мельпоменой. Сократу пятый десяток. Обширную обрамлял нимб волос, а круглыми нависали брови. Носил он синюю и фартук. Его устроилась же, в доме, с комнатой.

Весь Сократ за обуви, а к выходил за и под фонарем, жены, Мельпомены. Она моложе Сократа на двадцать, красивая, стройная, с черными волосами. Ее родители, Сократа, за лет до войны. В день на и... не вернулись. В сапожника Мельпомена с малолетства, и осталась, Сократу женой.

Работала Мельпомена в ресторане на моря и домой полуночи. Когда долетавшие до улицы одесских песенок, Сократ теребить брови и его учащался. Жену он всегда — в и пошире чуть дверь.

Когда не по от и фантазий, я наблюдал за их встречами. Низенький Сократ на цыпочки, коснуться ее лба, а Мельпомена то выпрямлялась, то голову, и Сократу подпрыгивать на месте...

Сократа уважали на улице. И на тоже. Знакомые и люди к за в делах, и он находил решение. А его, наоборот, ссорилась — и с соседями, и с зеленью, и с дворниками, и с милиционером Хевсуром Луарсабовичем!

Ссорилась и с Сократом, но их не слышал. И почему: только Мельпомена шум повышала голос, из окна этажа на вырывалась бурная, музыка. Она не в воздухе, его вытесняла, с в и натиске! На этаже отставной с короткой, пушечный выстрел, Бах. Когда-то он в оркестре, и, в отставку, музыкальными семейную Сократа. Бах любил и жалел и не хотел, соседи слышали, Мельпомена своего мужа. И он растворить окно, к до начищенную и играть, легкие и раздувая щеки.

Играл он и во поздних Сократа и Мельпомены, но звучали плавные, мелодии, на волн, пляж. А они мне большого города, и тянуло к маме, в Москву, в многоэтажный дом, общежитием, нестарые набивались в комнатку и тесно, семечки в подсолнухе. Они со за руку, и курили, дым в форточку...

Однажды объяснил мне, громкая называется маршем, а — вальсом. И с пор я в концерте, в каждого инструмента знакомые созвучия. И, узнавая, тому, что, песен, поют в ресторане, на существуют и вальсы...

Так вот. В день я с Тамарико. Моей и одноклассницей. Накануне ей «горошковое» платье, и уверяла, это — красивое на улице. Но ведь знали, Самое Красивое Платье на улице назад Сократом Мельпомены. Оно не в универмаге, а в сувениров и дороже дедушкиных кроликов! Соседки и делали, говорили об платье. И Тамарико со ситцем «в горошек»!.. Я условие: она признает, платье Мельпомены красивее, мы с не водимся! Тамарико и домой. Зазнайка! Я ушел и до с читал книгу о и любви. Мне понравилась фраза, что, ее, я встал комнаты и повторил: «Для мужа всего дамы сердца!» И готов изобразить поединок, но в неожиданно дедушка. Он, на книги, почему-то головой и свет, мне ночи...

Прошло часов.

Спать не хотелось. Я одеяло и к окну. Звезды на вытянутой руки: — ими карманы! Ветер с раскачивал плафон фонаря, и с ним, баркас на причале, улица. Вместе с и фонарем, то уменьшаясь, то вырастая, тень Сократа. Он взад-вперед, останавливаясь и в улицы. В окне этажа отставной Бах. Рядом с на горлышками стояли труба и вина. Тишина дробным цикад, слух. Мельпомена опаздывала...

Вдруг в освещение врезались ослепительных луча. Заскрипели тормоза, и длинная, автомашина остановилась, не «Дома с окнами». Отворилась дверца, и человечек, и кланяясь, открывать заднюю. Из выпорхнула Мельпомена. На блестело нитью платье — Сократа. В угольных горел розы.

Мельпомена кому-то в неприступного воздушный и со хлопнула дверцей. Замок защелкнулся, подол. Мельпомена охнула, отшатнулась, и треснула. Юркий хихикнул и скрылся. Загудел мотор, и машина, с клочьями платья, пятясь, в ночи.

Сумрак на «Дом с окнами», и слабый фонаря подступающим теням.

Мельпомена шагом к Сократу. Смех смолк. Она шла, голову, на сцепляя и пальцы, рассуждая с собой. Сократ к стене. Когда поравнялись, Мельпомены на и роза, не в прическе, к Сократа... Так простояли против несколько минут. Потом Мельпомена с выпрямилась и, на мужа, рукой и по вверх.

Сократ не шевелился. Я в окне. И вдруг, тишину, и страдая, музыка!.. Это марш! Марш! Но какой-то странный, нездешний, последний... Его были же медленными, трудные Мельпомены. Звучала музыка, а в белом, ветром поднималась выше и выше, за света.

Я от и холода, на у окна, руки и на голову. Солнце поднялось из-за и траву, деревьев и домов. Протирая и прошедшую ночь, я не сообразить, же во сне, а — наяву.

Утро начиналось, и выглядела пустынной. Ничто будто не о случившемся. И в под фонарем, мусора, красное розы.

Никогда и я не этой истории. Даже Тамарико. Мы с через дней. Я сказал, ее — красивое на улице. «Как? — Тамарико,— а Мельпомены?» «У Мельпомены больше платья!» — я, и обоим очень грустно...

Говорили мы шепотом, что наше на и нас люди, отставного Баха.

В «Дома с окнами» переменилось. Мельпомена на в и возвращалась прежде, Сократ с заказами. По он ее на пороге. Бережно склоненную жены и, простившись, смотрел ей вслед. Потом оглаживал широкий лоб, и и на этаж, теперь Сократу. Он окно, на новенькую и пластинки с духовых оркестров. И улица просторным и пением трубы.

Так день.