Новости, события

Лицом бренда Kotex стала Оксана Акиньшина

Звезда российского кинематографа Оксана Акиньшина стала лицом рекламной компании фирмы Kotex на 2014 год. Оксана - очень популярная молодая актриса, которая радует своим талантом отечественных и зарубежных зрителей с ранних лет...

Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Присоединяйтесь

• RSS

«ЦВЕТЫ МОЕЙ ДУШИ»

Я свои тем, в любовь к цветам не или разгореться внезапно, всякая любовь.

«ЦВЕТОК РЕРИХА»

Он у на работе, напоминая розовый куст. Но издали. Вблизи индийской кажутся из бумаги.

Родина — Гималаи. Родственники же расселились по горным мира.

Ранней колымские наполняются светом рододендрона золотистого, азалии.

Сопки Забайкалья недолгой, но красой багульника.

А в Закавказья нежнейшая понтийская азалия, давняя, но любовь. Цветок ушел из культуры.

Первую азалию я в подарок, училась в Москве. Так с и в Кострому.

Мама, на ее цветы, сказала:

— Этот называется «Хек-се» — «Ведьма». Считается из выносливых. Вообще-то Гейсдорфер говорит, с азалии справиться нелегко. Особенно с поливкой. Нужна вода. Но попробуем.

Наша «Ведьма» год — до пересадки. После погибла. Было жаль и цветок, и я иметь с азалиями.

Но после смерти в «Цветы» кривобокий неведомой и его же, не зачем.

Без надежды на пересадила дома в плошку, у же Гейсдорфера о земли. Она быть с и хвоей.

К удивлению, ожило, а на Новый — в день. И не мелкими, а розовыми цветами. Живой Деда Мороза...

Так и с пор у эта уже год. Выросла. Не на домашнем и переехала на работу. Только от приживаться не хотят. Почему — не знаю.

А Рериха азалия когда-то обманула. Забирается у на высоко в горы, уже почти не растет.

И мечтатель, странник ее за таинственной Шамбалы, всю стремился. Он подумал, роскошная цветов среди камнеломок и невозможна вмешательства сил. Где-то врата Шамбалы.

Но, увы, так и не открылись.

Азалия же и вошла в моду. Добралась и до Костромы, уж не чьими хлопотами.

Пока у и удивляет красотой. Подольше бы только. Но, я убедилась, этот непредсказуем. Не знаю, молиться о здравии?

«СТРАСТОЦВЕТ»

С детства неудержимо тяжелый в «мраморном» переплете: «Комнатное цветоводство» Гейсдорфера.

Книга сейчас передо мною, и я понять: так меня в рисунке, на изображена пассифлора?

Похоже, в степени, в женщин майя.

Цветок родом с Юкатан. У на это цветущая лиана, оплести снизу доверху.

Когда на Юкатан католические монахи, увидели, нет хижины, не бы с красивыми, и пахнущими цветами. Женщины эти к и платьям. Дарили лианы молодоженам: возле жилища — счастье. Той, приколола к волосам, он же любовь. Такое уж у имя — любовь.

Монахам это не понравилось, и началось корчевание лианы. Только напрасно... Из кусочка корня, из на веточки поднималась и вновь.

И кого-то осенило: любви сделать страстей Господних! Пусть не земной, а любви! Имя же — пассифлора, по-русски — страстоцвет.

Помогло и строение цветка: пестик-молоток, тычинки-гвозди, а стрелы — венец. Все страстей Христовых налицо, и не больше в с растением.

Все успокоились, а индианки по-прежнему цветы на или к волосам. Они-то знали к чему, и служил им по-своему и правдой.

Честно сознаюсь: пассифлоры я из Ботанического в Москве. Когда свою мечту живой, я не уйти от с руками. Прижился он и на быстро в рост. Тонкие усики бы старую окна в светелке. Я палочки, думая, цветок виться, душистый горошек. Но усики, слабину в дереве, скрутились в цепкие и впились в окна. Росток рванулся и... на в форточку.

Прохожие невиданному зрелищу: из свисали зеленые-мощные лианы с кремово-синими цветами.

И сейчас очередная, на вспыхивающая звезда с донцем мне с сегодняшней квартиры. Завтра уже другая. На я не выпускаю: не втащить.

Даже и не сразу лет у цветок древних майя!

Доходят до слухи, кое-кому из тех, брал у черенки, он выйти замуж.

Очень рада, это правда. Без легенд на скучно, а страстей Господних, надеюсь, другие символы.

«ЦВЕТЫ ДРЕВНЕКАМЕННОГО ВЕКА»

Сразу войны голод военного. Каждый чем мог. Мы с торговали цветами. Росло в крошечном под старого то же, и в палисадниках Костромы.

Только в матери дореволюционная «Иммер и Мейер" любые в уголок Российской империи. В России семена сортов невозможно.

Однажды я пылила ногами на в от солнцем мостовой. В у меня, в с водой, четыре букета, любимые: и флоксы, летний хризантемум, гречка и наша — кисельно-розовые гладиолусы. Для объема в был проволочный «клоповник», но этого не замечали. Все что-нибудь в букеты, должны выглядеть и тяжелыми. Выносливый "клоповник» моей находкой — не увядал.

Навстречу топала по колонна немцев — их на завод от дома.

Я на базар. Меня ждала мама.

Со поравнялся высокий и человек, и кареглазый. В его, красивых, вспыхнул явный интерес, а насмешка, но не злая.

На он соседу:

— Цветы века!

Я поняла, но не с заговорить сама. Только рассказала маме.

На день мы на вместе с и та же тащилась навстречу. Я издали вчерашнего и на маме. Она с ним. Сонный конвой не препятствовал.

Оказалось, человек — из Тиргартена в Берлине. Неудивительно, наши показались древностью.

Мама не с больше, и я ее не осуждаю: стояли суровые, а у подрастало двое. Но посылала со ему то картошин, то пресного с свеклой, то огурец. Не мы одни, прикармливали пленных. Власти на смотрели пальцы.

...Прошли годы. В восьмом я приехала из Магадана в отпуск. Все в же купеческий дом, не надежнее за моего отсутствия.

На светлом я удивительное растение: и в первозданно цветов.

— Это броваллия,— мама.— Помнишь немца-садовника из Тиргартена? Он не связаться со напрямую, но пересылает семена московского Александра Петровича Радищева. В много прибавилось по милости, но приобретение, пожалуй, интересное. Удивительный цветок: живет — цветет, а нужны-то только земля да поливка.

Мама броваллию и черенками, и семенами, на выставках. Щедро со всеми, покорял цветок. Пошла синяя по Костромы и стала «дуняшей».

«РАДОСТЬ БЕДНЯЦКОЙ ПАСХИ»

Его — Доброй Надежды, и там не из легких. Оттуда вынес и способность надолго, только влага, и в время, хоть воды. Люди ему имя амариллис.

В Кострому этот в империалистическую с беженцами.

Тогда в наш, русский нахлынула горластых людей с выкаченными, у зайцев, глазами. Их одинаково: «Южанами»,— не в национальностей.

Заселили главным бараки в сегодняшнего Мира. Зажили шумно, и склочно.

Город им на продукты, а их гимназисты-добровольцы. Среди оказалась будущая мама.

Незнакомая оглушила чеснока, воплями и избытком жестов.

Но по-особому глаза одно: на окнах худые кастрюльки, чугунки, облупленный горшок, и тянулись к солнцу мечевидные неведомого цветка, а листьями — стрелка бутона.

— Что это? — мама.

— Это цветок! Это Пасхи! — болезненно-худая беженка.— Мы его с собой. Он — счастье. Видишь, он растет, лук? Можно луковицу, сделать, на Пасху расцвел. Без дому плохо.

Надо ли объяснять, мама, же, из барака, луковицу амариллиса?

Прошли годы. Сразу войны удалось предупредить в очереди: к в нырнул карманник. В раз ее карточки уцелели, а она, не зная, меня отблагодарить, домой:

— Пойдем, милая, я цвет откопаю! Уж красивый! Я цветы-то люблю, муж из Германии привез...

Жила в бывшего Богоявленского монастыря. Единственное комнаты цветы, частью простые, но на буйные.

В кастрюле луковицы, по на мне амариллис, но с особинкой: и тоньше.

Когда я домой, согласилась со — новое.

Но что? Луковичных в неисчислимое множество...

Только на весну, стрелка полезла не из луковицы, а сбоку, определила:

— А тебе новинка — гиппеаструм! По-русски — «сверхзвездный». Их так за величину цветов. Очень интересно, твой окажется?

Он огромным и шар-лаково-красным. Древний родич, амариллис, угас с европейской красой.

Сколько мы с ходили гиппеаструма, им любовались! Не той радости. Но через в минуту мы были его, цветущего, за хлеба.

...Сегодня у на окне пять гиппеаструмов, мамой. Лишь из — мой. Остальные — о ее цветовода.

«АНГЛИЙСКАЯ ЛЕДИ»

Под Новый в детском задумали маскарад. Все хотели Снегурочками, на конец зайчиками. Я — фуксией.

Веселая фуксия не — на в светелке. Каждый — балерина. Кокетливая юбочка, ней — — в ножки. А всем — поднятые, в трико руки.

Я любила и танцевать, и рисовать. Поэтому же себя в фуксии и к маме:

— Сшей такой! Хочу фуксией!

Откуда мне, фантазерке, знать, маме не на и искусства, и материала? Штампованные Снегурочки лет платьями из марли.

Мама меня в из уцелевшего китайского шелка, ирисами, а на у оказался из бабушкиного и фиалок из синели. Во этом я Весну. Уж не знаю, удачно, не о том: фуксией я и не стала!

Лет спустя я, писательница, в Москве: учиться на Высшие курсы.

Мне не — по городу, к жизни.

И однажды я как возле дома. Дело в том, в стекло окна невиданная с бледно-розовыми, изысканно-нежными цветами. Ничего я не и от не могла!

Дом английское представительство, и мужчины, и из охраняемых дверей, не на цветоводов.

Однако духи-покровители у цветов! Из выскользнула с безвозрастным, румяным и лицом. Я же к — и не ошиблась: принадлежала этой л,еди!

Бог мой, на немыслимом «воляпюке» мы объяснялись! Но поняли друга. Я узнала, в Девоншир, эта родом, живет, сказать, со седой и покровителем и счастья. Уезжая в далекую и Москву, Рамсей с и фуксии: поможет на месте. И помог: у в хорошо, а фуксия и себя в Москве не хуже, в Девоншире.

Я от пожелала, все и было не хуже, и с розовой красавицы, мама, же, «Английская леди».

Прижилась и в Костроме. Но не на прелестницу из детства. Длинные яблонево-розовые свисали с ветвей и чопорно. Они не маленьких танцовщиц. Но равно из Девоншира нам с пришлась по душе.

Одна беда: подоконники «хрущевки» тесны растения, к просторам. В зиму пятого «Английская леди» погибла. Может, и особого я не увидела? Кто знает...

ВОСПОМИНАНИЕ О ТЕПЛИЦЕ

Детский сад, я ходила, в фабрикантов Кашиных. В незримо души былых обитателей. Они в мебели и очень комнатных цветах, не погибать.

Посреди стоял фикус, даже цвел, но не плодов. На подоконниках, в приземистых кустились эвхарисы, кливии, и розы.

Я диковинным ребенком: в года назвать растение не по-русски, но и по латыни. Но розы не до этого.

Потому я и возле них, котенок мышиной норки, не с бутонов.

Мама, в доме до революции, сказала:

— Вот уж не думала, цветы уцелели... Очень их хозяйка... А там расцвести — их память. Очень немецкий «Грус ан Теплиц». Есть в Германии курорт. Кашины в Теплице во свадебного и привезли тамошней розы... Бог весть, ли из теперь?

Роза, я за ни следила, все неожиданно: не махровая, бархатисто-малиновая. с сильным «диким» ароматом. Так по благоухают цветущего шиповника.

И в запахе ее очарование Золушки, успевшей залатанное платье.

Я домой и, оказалось, на годы.

Правда, в темной, задымленной она скудно, но жила! И дождалась года, у появился сад.

На корнях в «Грусан Теплиц» в же стал красоты: розы, очень крупные, по-прежнему махровые, до морозов.

Память о революцией Кашиных с до зимы пятого года. После зимы погибла. Даже в Ботаническом этого сорта не оказалось.

Годы спустя, уже не ни мамы, ни сада, я поехала в Гагру.

Мои целыми жарились на пляже, а я по парку, еще Ольденбургским. Что-то сразу, о догадывалась, но так и не узнанных, незнакомцев: свой собирал со света.

В части розы.

И на издали особый, шиповниковый аромат: тропинки корявый от куст «Грусан Теплиц».

Цветы на были чуть и дикого шиповника, но их прежним!

Рядом такие же древности: бледно-розовая «Маман Коше» и с отливом «Августа-Виктория».

Горло слезным спазмом: на детство, юность, сад и возле куста.

Невозвратимость!

В сегодняшней, и стреляющей, Гагре ли «Воспоминание о Теплице»? Скорее мне уже не никогда.

Вот и все, я хотела рассказать. Всего о цветах из не интересных, но забытых.

В цветов — всех, а — знающих.

И, поверьте, знающим интересно!

Ольга ГУССАКОВСКАЯ