Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Оказывается...

Наука и спорт

Высокие достижения спортсмена зависят не только от физической формы, но и от того, как он экипирован. Спортсмен может и не знать, сколько всяких ноу-хау вложено в его победу.

Присоединяйтесь

• RSS

Жатва скорби.

Эта книга — об исторической судьбе, но не одного человека, а многомиллионного советского крестьянства в послереволюционные десятилетия, Написал ее на основе изучения огромного документального материала авторитетный западный исследователь и публицист Роберт Конквест. Его самый популярный труд «Большой террор» недавно был опубликован у нас в СССР, в журнале «Нева»,— спустя много лет после его издания во множестве стран. Такой «карантин» книги неудивителен: ведь тема ее — массовые репрессии 1937 года и примыкающих к нему лет — только недавно перестала быть запретной...

По той же причине только теперь появилась возможность публиковать и «Жатву скорби». Это горькая летопись страшных событий. Речь идет о погубленных в процессе борьбы «за сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества как класса» не менее 10 миллионах крестьян. Причем одним из самых чудовищных но жестокости средств в этой борьбе был... организованный сверху голод. Он косил целые районы, особенно на Украине, Кубани, Северном Кавказе, в Нижнем Поволжье, то есть в житницах страны, где крестьянство было наиболее крепким и способным противостоять насилию со стороны государства.

Голод 1932/33 годов был вызван намеренно — путем полного, до последнего зернышка, изъятия хлеба у крестьян. Тогда-то и наступил подлинный мор, был сломлен — физически и психологически — самый дух народа, разрушена его воля к сопротивлению тоталитарной власти.

Это неслыханное преступление системы против своих же граждан не должно быть забыто. Когда правительство страны в борьбе за укрепление своей власти прибегает, как к последнему аргументу, к организации голода (или полуголода),— это всегда не что иное, как преступление. Наученный горьким опытом народ больше не может допустить подобного.

Итак, сегодня мы предлагаем вниманию читателей главу (с небольшими сокращениями) из книги Р. Конквеста «Жатва скорби», которая называется

ДЕТИ

Еще зарею заалело небо,

когда детей послышался мне плач,

которые во сне просили хлеба...

Данте

Целое поколение сельских детей в Советском Союзе, и в особенности на Украине, было уничтожено либо искалечено. И это потрясает больше всего в том страшном бедствии. Верно и то, что с точки зрения будущего страны такая усеченность поколения и ужасы пережитого для тех, кто в нем выжил, сказываются по сей день.

Война против детей оправдывалась исторической необходимостью, а отсутствие «буржуазной сентиментальности» в деле проведения в жизнь решений партии считалось испытанием на верность коммунизму.

..Когда секретарь райкома сказал, что кулаку надо оставить столько зерна, чтобы его хватило на посев и прокорм его детей, на него обрушились с критикой: «Нечего думать о детях кулаков. В классовой борьбе жалость, филантропия — это зло». В школах Архангельска в 1932—1933 годах детям высланных туда «кулаков» не давали завтраков и талонов на одежду, которые получали остальные ребята.

Ответственность детей за прегрешения родителей была в стране традицией,— начиная с расстрела четырнадцатилетнего цесаревича в 1918 году и до расстрела четырнадцатилетнего сына большевика.

Якобы в 1937-м. В 30-е годы дети (как и жены «врагов народа») нередко осуждались по статье «ЧСИР» («Член семьи изменника родины»).

Дети часто оставались беспризорными, если были арестованы оба родителя. Вдова В. И. Ленина Н. К. Крупская в педагогическом журнале писала: «Родители малого ребенка арестованы. Он бредет один по улице и плачет... Все жалеют его, но никто не решается усыновить, взять к себе в дом — все-таки сын кулака... Последствия могут оказаться очень неприятными». Крупская умоляла так не поступать с детьми, утверждая, что классовая борьба ведется лишь между взрослыми. Но к ее голосу никто давно не прислушивался.

И все-таки часто бывало, что взрослые оказывались храбрее и порядочнее, чем того опасалась Крупская.

Множество детей погибло в поездах по дороге в ссылку. Если всего в вагонах умерло до 20 процентов крестьян, то из этого числа больше половины составляли маленькие дети. Только в пересыльных пунктах Вологды умерло 25 тысяч детей. И главным убийцей был голод.

Когда в 1932 году он разразился на Украине, участь детей оказалась страшной. В одной семье отец запретил жене кормить детей, а когда увидел, что сосед дал им немного молока, то донес на него за «сокрытие продуктов». Все-таки он умер, а дети выжили.

Помешательство на почве голодания вело далее к людоедству, чему есть свидетельства. Описан случай, как женщина, которую в 1934 году кто-то похвалил за ее троих прекрасных детей, ответила, что всего детей у нее было шестеро, но она решила спасти хотя бы самых здоровых и умных, а другим дала умереть и похоронила их за домом. В записках одного агронома читаем, как, обходя села, он наткнулся между двумя деревнями на молодую женщину с ребенком. Она была мертва, а ребенок жив и сосал грудь...

Писатель Артур Кестлер свидетельствует, что из окна поезда видел голодающих детей, которые выглядели «как зародыши в сосудах со спиртом». А на станциях, вытянувшись в ряд, стояли просящие милостыню крестьяне с отекшими руками и ногами. Женщины протягивали в окна вагонов жутких младенцев с огромными качающимися головами, палкообразными конечностями и раздутыми торчащими животами. А ведь это были те, у кого все-таки хватило сил добраться до железной дороги...

Во многих случаях дети просто умирали дома вместе со своими родителями. А если переживали взрослых, то не знали, что им делать дальше. Иностранный журналист описывает картину, которую он наблюдал в одной деревенской избе под Харьковом: «Младший ребенок ползал по полу, как лягушка. Его бедное маленькое тельце было таким уродливым, что трудно было вообще поверить, что это человеческое существо... Ребенок никогда не пробовал молока или масла...

На обочине дороги между Крижевкой и Будищей в зарослях лебеды около пруда были найдены два детских трупа. Кто знает, чьи это были дети? Никто не потерял их, никто о них не спрашивал, они погибли, как котята...»

Отчаявшись, родители отсылали своих детей куда глаза глядят, в надежде, что, попрошайничая и подворовывая, они, может быть, и спасутся, а оставшись в семье, наверняка пропадут.

Бывший красный партизан и активист в Чернуках Полтавской области, лояльный колхозник и отец пятерых детей, потеряв одного сына,— его избили до смерти за то, что он, голодный, воровал колхозные овощи,— пошел с оставшимися детьми к районному начальнику и попросил помочь устроить их в детдом. Получив отказ, он оставил детей в приемной и ушел. Вскоре его обнаружили повесившимся на дереве около здания райсовета...

Семилетний мальчик рассказал, что, когда отец его умер, а мать так опухла, что не могла подняться, она сказала ему: «Иди, сынок, ищи сам, что поесть». Случалось, мать шла бродяжничать с последним оставшимся в живых ребенком. Смерть нередко настигала обоих на улице ближайшего города.

Некоторые матери бросали детей у чужой двери или просто где придется, в надежде, что кто-нибудь их спасет. Вот свидетельство очевидца: «Крестьянка, одетая во что-то похожее на залатанные мешки, появилась на тропинке. Она тащила за воротник порванного пальто ребенка трех-четырех лет, как тащат тяжелую дорожную сумку. Дойдя до большой дороги, мать бросила его прямо в грязь. Маленькое личико ребенка было распухшим и синим. Из крошечного рта шла пена. Руки и худенькое тельце распухли. Это была какая-то связка частей человеческого тела, смертельно больного, в котором, однако, еще теплилось дыхание жизни. Мать оставила ребенка лежать на дороге, в надежде, что кто-нибудь сумеет спасти его».

Иностранный журналист опубликовал такие свои страшные впечатления: «В Харькове я видел лежащего посреди улицы мальчика, превратившегося в скелет. Второй мальчик сидел возле мусорного ведра и вытаскивал из него яичную скорлупу. В городе деревенские дети часто умирали в первые же день-два — обычно они уже находились в самом жалком состоянии. Одного такого ребенка нашли умиравшим в сточной канаве в Харькове. Кожа его бьиа покрыта каким-то нездоровым белесым наростом, похожим на грибковый».

В Полтаве преступники устроили специальную бойню, где убивали и разделывали детей на мясо. И это не было единичным случаем: известно о существовании по крайней мере еще двух таких боен.

Дети выживали, если могли войти в какие-нибудь группы. Так, на Харьковском тракторном заводе все недостроенные здания были заняты бездомными детьми. Они жили стайками, выискивали в мусоре рыбные головы или картофельные очистки, ловили и варили птиц, кошек, попрошайничали. Банды детей, ставших уголовниками, часто состояли из 12—14-летних подростков. Чаще всего они занимались мелкими кражами. В опросном списке приемного центра бездомных ребят в Ленинграде, в графе о «хулиганах», 75 процентов из числа опрошенных в возрасте от 12 до 15 лет дали следующие характерные ответы: «Хулиган — это бездомный мальчик, который из-за голода стал хулиганом»; «Хулиган — это вор, который бежал из детдома»; «Была семья, у них был сын. Когда мать и отец умерли, мальчик стал бездомным и поэтому стал хулиганом»? «Хулиганами становятся, когда родители умирают, а дети остаются одни»; «Мать и отец умерли, сын остался, его отдали в детдом, но он сбежал и стал хулиганом».

Бывало, конечно, что дети находили дальних родственников или же подростки получали хоть какую-то работу, но большая часть оседала в преступном мире.

Надо отметить, что огромный поток сирот, беспризорных, впервые наводнил страну после голода 1921 —1922 годов. Организации, занимавшиеся тогда помощью голодающим, фиксировали «банды бродяг из дюжины или более человек, предводительствуемые каким-нибудь 10— 12-летним мальчишкой, зачастую с младенцем на руках». Эти факты признавались самими властями.

Число детей в 1921 году, нуждавшихся в непосредственной помощи государства, составляло, по данным 3-го издания Большой Советской Энциклопедии, от 4 до 6 миллионов. Постепенно эти цифры снижались. После 1928 года никакой информации на этот счет не сообщалось, лишь заявлялось, что «проблема в основном ликвидирована» в середине 30-х годов.

Между тем есть множество официальных материалов, свидетельствующих о том, что в годы коллективизации число сирот и беспризорных резко возросло.

Одним из излюбленных пропагандистских приемов было сваливать вину за это... тоже на кулаков. В газетах писали, что «некоторые затруднения в снабжении продовольствием в определенных районах страны были намеренно использованы для увеличения числа бездомных детей в городах». Дескать, родителям специально внушали: «Отправляйте детей в города, пусть государство позаботится о них в детских домах». А так как мест там не хватает, вот и беспризорные...» Но кто стал бы отправлять своих детей в казенный дом, если бы не крайнее отчаяние?!

В 1935 году в газетах писали, что «конец существованию беспризорных и необеспеченных детей» был положен лишь благодаря тому, что непосредственная ответственность за заботу о детях была возложена на сельсоветы и колхозы. Внушалось, что благодаря успехам индустриализации и коллективизации проблема беспризорного детства в стране полностью разрешена. И что вообще «это одно из наиболее замечательных свидетельств того, что только социалистическая система может спасти подрастающее поколение от голода, нищеты и бездомности — неизбежных спутников буржуазного общества».

На совещании в наркомате просвещения, говоря о заботе нашей партии и ее вождей о детях, ораторы сравнивали «счастливое детство» в советской стране с ужасающим положением детей в капиталистических странах. Резкое сокращение числа школ, громадный рост беспризорности — вот, мол, что присуще миру капитализма. «В США,— утверждалось на совещании,— насчитывается 200 тысяч бездомных детей и подростков. Суды для юношества, исправительные колонии для юношества и приюты калечат детей; вся система мер буржуазных государств направлена на то, чтобы убрать бездомных детей из поля зрения путем их физического истребления». Советская пресса обвиняла своих врагов именно в том, что делало... само советское правительство.

Существовали и особые «детские трудовые лагеря». Вот лишь один пример того, как они пополнялись. После ареста и депортации «кулака» к нему в дом явилась бригада: стали искать, не осталось ли зерно, попытались арестовать хозяйку дома. Тогда ее сын-подросток вступился за мать, хотя одна его рука была покалечена. Кто-то из членов бригады ударил его по больной руке, и мальчик потерял сознание. В суматохе мать сбежала и спряталась в лесу. Тогда вместо нее арестовали сына. Через две недели его судили за нападение с ножом (!) на начальника бригады. И хотя один из членов бригады, к неудовольствию суда, рассказал, что же произошло на самом деле, мальчика тем не менее приговорили... к пяти годам заключения в детскую трудовую колонию!

Большинство же детей попадали в тюрьмы и лагеря для взрослых, где проходили «школу» преступности.

В марте 1933 года на железнодорожном вокзале в Полтаве, на подъездную ветку был поставлен специальный вагон, и дети, бродившие вокруг станции в поисках пищи, были под конвоем в него погружены. Им не разрешалось выходить на станцию. Давали малолетним арестантам лишь суррогат кофе из поджаренных зерен и небольшое количество хлеба. Очень скоро они стали умирать от истощения, их тут же неподалеку закапывали в ямы. Работник железнодорожной станции замечает: «Эта процедура стала настолько обычной, что никто уже не обращал на нее внимания».

В Верхнеднепровске, на правом берегу Днепра, 3 тысячи сирот в возрасте от 7 до 12 лет (дети репрессированных или высланных родителей) содержались в детдоме на голодном пайке и умирали от истощения вдали от людских глаз.

Поскольку детские дома были переполнены, беспризорников помещали в «детские городки»... под открытым небом. И за высоким забором. Практически их там не кормили. А в регистрационных ведомостях обычно записывали, что смерть наступила из-за «слабости нервной системы». Порой из-за заборов раздавались «ужасающие нечеловеческие вопли... женщины крестились и спешили прочь от этого места». Чтобы скрыть размеры смертности, грузовики вывозили трупы только ночами. Тела мертвых детей выпадали из машин, и сторожа обходили свой участок, чтобы проверить, не лежат ли покойники. Рвы, в которые закапывали детские трупы, заполнялись до самых краев и засыпались таким тонким слоем земли, что волки и собаки легко его разрывали поедали останки.

Один из чиновников наркомата просвещения рассказывал, как однажды посетил привилегированный детский летний лагерь. После хорошего обеда к нему подошел сотрудник лагеря и тихо предложил посмотреть другой — в четверти мили от этого села. Там стоял каменный амбар, где на покрытом песком полу, в полутьме, размещалось около 200 детей в возрасте от 2 до 12 лет. Они походили на скелеты, одетые только в грязные рубашки. Все плакали и просили хлеба. Когда представитель комиссариата просвещения спросил, кто заботится об этих детях, то получил саркастический ответ: «Партия и правительство». Забота сводилась к вывозу трупов.

Детдома устраивали и в старых опустевших крестьянских хатах с выбитыми окнами. И здесь почти нечего было есть. Старших детей заставляли рыть могилы и закапывать умерших.

Детей мобилизовывали дежурить на полях. Более полумиллиона детей на Украине выполняли эту работу. Боролись - с ворами», то есть с крестьянами, которые пытались собрать немного зерна, чтобы накормить семью.

Примечательна «Песня колхозного пионера», написанная в те годы поэтом А. Безыменским:

Вора в тюрьму сажая,

Врагам на страх

Охрану урожая несли в полях.

Мы лодыря заставим

В поля идти.

Мы будем по заставам

Дозор нести».

Вовлечение подростков в вымышленную «классовую борьбу», поощрение их к жестокости представляло собой чрезвычайно опасное и низменное по сути явление. Больше того, дети использовались против родителей. Широкую известность получил «подвиг» Павлика Морозова, «разоблачившего» своего отца, бывшего председателя сельсовета. После процесса над отцом и вынесенного приговора Павлик был убит односельчанами при участии его дяди. С тех пор Павлик Морозов, как признанный мученик «великой идеи», стал героем-пионером. Его «подвиг» повторили Коля Мяготин, Коля Яковлев, Кичан Джакилов и другие ребята.

В мае 1934 года тринадцатилетний Проня Колибин донес на свою мать, которая «крадет хлеб». Наградой ему стала всесоюзная известность. Еще один пионер — Сорокин (на Северном Кавказе) поймал своего отца в момент, когда тот набивал карманы зерном, и... добился его ареста.

В декабре 1937 года Микоян в своей речи на праздновании 20-летия органов НКВД, похвалив нескольких граждан, донесших на своих товарищей, с особой гордостью отозвался о четырнадцатилетнем Коле Щеглове из деревни Порябушки Пугачевского района: «Пионер Коля Щеглов знает, чем является для него и для всего народа советская власть. Когда он увидел, что его родной отец крадет социалистическую собственность, он сообщил об этом в НКВД».

Эти подростки заслуживают осуждения, но значительно меньшего, чем те взрослые, которые толкали их на подобные действия.

Крестьянка, потерявшая сына во время голода, говорила, что предпочитает физическую гибель сына духовной смерти, которая его подстерегала,— превращению его в одного из тех, кто вообще не достоин права называться человеком...

Физическое уничтожение, прямое убийство крестьянских детей было одной из возможностей «решения вопроса» о беспризорности. Указ, легализовавший расстрел детей от 12 лет и старше, вошел в силу 7 апреля 1935 года. Но в детдомах НКВД и спустя несколько лет после этого измышлялись способы, как еще снизить этот минимальный возраст. Например, врачей вынуждали выдавать свидетельства, что мол провинившийся мальчик по своим физическим данным выглядит старше своих одиннадцати лет, а значит, данные о его возрасте, указанные в метрике, следует считать поддельными, и к нему может быть применен Указ о расстреле.

Старший офицер ОГПУ рассказал, что уже в 1932 году был издан секретный указ — расстреливать детей-воришек прямо в вагонах проходящих поездов.

Известные случаи, когда детей топили в Днепре, на баржах. Убивали их и в случае начавшейся эпидемии,— это было проще, чем лечить. Но основным способом избавления от «нежелательных детей» в детских учреждениях служило все-таки убийство голодом.

Советский демограф С. Максудов подсчитал, что не менее трех миллионов детей, родившихся между 1932 и 1934 годами, умерли от голода. Самой уязвимой группой, делает вывод исследователь, были маленькие мальчики: выживал лишь один из десяти или и того меньше.

Галина РОНИНА