Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Оказывается...

Наука и спорт

Высокие достижения спортсмена зависят не только от физической формы, но и от того, как он экипирован. Спортсмен может и не знать, сколько всяких ноу-хау вложено в его победу.

Присоединяйтесь

• RSS

«УТРЯНА»

Давно это было. Так давно, что тебе и представить трудно. Тогда в русской, как и всей славянской, земле был брачный обряд столь красивый, сколь после уже никогда не бывало. А еще был закон, данный русским женщинам и их мужьям самим богом Родом,— сыном Даждь бога, по которому девицу русские должны были «за един муж посачати», то есть иметь в своей жизни одного только мужа и хранить чистоту русской крови, как саму свою жизнь.

И вот как-то в эти самые времена, когда все славяне собирались на взгорьях у рек с хороводами, кострами и венками, плывущими по реке, отправляли день богини любви Купалы в их березовой соловьиной сторонке, один юноша и одна девушка рано утром тоже вышли к пологому берегу их речки Неруссы, завязали жизнь свою брачными узами и зачали ребенка. А когда пришел новый праздник встречи весны, родилась у них дочка. Не забыли муж и жена про то утро первой своей любви и назвали ее Утряной.

Так мила была их дочь, будто ягодка земляничка расцветала под покровом бережливых родителей. И когда взрослая девочка стала похожей не то на березоньку белую, не то на лебедушку величавую, повстречала на берегу у белоствольного дерева одного парня-пахаря именем Синеок, расплела свою русую косу девичью и за силу его и слово твердое в день рождения Коляды поменялась с ним кольцами.

Пришло время. Все славьте вновь встретили теплую Живу и проводили холодную Мару, и решила Утряна сходить к тому месту, где отец ее и ее мать завязали себя брачными узами. Подошла она к берегу их реки, видит: в устье Неруссы входит парусная купеческая ладья. На носу ладьи стоит сам купец-заморянин, в красной шапке, высокий и ладный, а борта ладьи защищают щиты красные русские.

Подивилась Утряна на чудно богатый корабль расписной, а купец, как увидел ее в белом платье расшитом стоящую на берегу, обомлел от божественной ее красоты, прямо с носа ладьи прыгнул в воду, подошел к Утряне, поклонился ей в пояс и говорит:

— Выди замуж за меня, красна девица, за одну любовь твою будешь есть заморские яства, будешь спать на мехах и на пуховиках, ну а платья красного, янтаря и казны серебряной у тебя будет столько, сколько нет ни у одной жены купеческой на всем долгом торговом пути.

Поклонилась молодому купцу Утряна и отвечает:

— Ты пригож, купец, и богат, и добр, только сердце свое отдала я пахарю Синеоку. Да и уж не девица я, а жена Синеока законная.

— Что ж, раз так,— отвечает купец,— будь же счастлива ты с Синеоком.

Достал русый купец ожерелье янтарное, на цепочку серебряную нанизанное, от души повесил его ей на шею, поклонился снова, а для мужа ее Синеока снял с перста своего перстенек бирюзовый.

День за днем идут чередом. Вместе с мужем Утряна в поте лица и хлеб сеет, и его убирает. Когда праздник придет, совершает обряды. Но однажды к вечеру из далеких степных пещер появились неведомые наездники, налетели внезапно, как демоны. Кони черные все, сами смуглые, на шеломах роги изогнутые, будто ухваты, из-под седел — хвосты. Захватили Утряну, в поле снопы вязавшую, положили на спину коня пустого и увезли к своему царю Тартархану. Опоздал к тому воровству отвозивший снопы Синеок.

Увидал Тартархан красоту своей пленницы, улыбнулся ей и повел в свой шатер, находящийся у входа в пещеру. Было взял он ее за руку белую, чтобы силой принудить к своему ложу. Только вырвалась от него Утряна и взялась руками за горло, чтоб сейчас же себя удушить. Удивился такой гордости Тартархан, перестал принуждать силой к прелюбодейству и решил склонить ее к своему ложу по-доброму.

Посадил он ее за роскошный ковер, велел слугам принести вина терпкого, фруктов сладких, стал едой угощать и хвалить красоту ее, а потом громко хлопнул в ладоши и велел позвать музыкантов и танцовщиц. Но не ест ничего Утряна, не поднимет глаз ни на яства, ни на царя, только думает о своем милом муже.

А царь был и молод, и красен собой. Брови черные, будто крылья вороньи, нос прямой, а сам стройный, как тополь, на перстах его золотые перстни с алмазами, на запястьях браслеты с жемчугом и каменьями и кругом дорогие вещи, и оружие, и посуда.

Тут решает он прельстить душу Утряны богатствами и велит своим слугам принести ей одежду из камки и шелка. Принесли темнокожие слуги одежды, положили перед Утряной и на цыпочках, пятясь задом, ушли. Посмотрела Утряна на воздушные ткани царские, подивилась их роскоши, но взглянула на вышивку материну на своем простом платье белом и почувствовала, что на всем белом свете ничего нет дороже этой вышивки с богинею плодородия.

И отвергла она одежды чужие. Видит царь, что не может прельстить русиянку ни одеждой богатой, ни изысканностью яств своих, злится, мыслит отдать свою пленницу строптивую воинам. Но не может уже оторвать свой взгляд от красы ее. Присох сердцем к ней, взял ларцы с драгоценными украшениями, все их высыпал у ее ног и говорит:

— Будь женой мне одной. Всех других своих жен прогоню, все свое подземное царство положу пред ногами твоими. Будешь ты царицею и моей повелительницей.

И Утряна ему отвечает:

— Ты красив, Тартархан, и красив, и щедр, но есть муж у меня законный, и нельзя мне рассыпать обычай, данный нашим богом родным. Не хочу я жить всю жизнь под землей, и не надо мне награбленного добра твоего.

— Что же твой Синеок, простой пахарь и все, а я руку тебе даю свою царскую.

— Красивы твои руки, и златые перстни с каменьями, и жемчуга в серебре, но на всем белом свете ничего нет красивее и милее рук мозолистых моего мужа доброго и его синих ласковых глаз,— подтверждает свое Утряна.

— Позабудь Синеока. Всю я жизнь твою превращу в один сказочный сон,— наседает на нее царь всего тартара и ведет за собой в свой сад, где растут диковинные деревья и цветут цветы у фонтанов. Показал ей своих царских птиц и животных необычайных и все ей говорит:

— Все сокровища мои будут твоими, и огонь весь пурпурный подземный я зажгу, чтоб согреть тебя.

Удивляется Утряна деревьям роскошным и птицам невиданным, удивляется буйным травам, скалам мраморным и водопадам. Только хочется ей обнять у Неруссы ту березку белую, где впервые увидела она Синеока, да послушать соловья в белой рощице.

— Твой огонь красив, может быть, и жарок,— отвечает она ему,— но ничто не может сравниться с тем, как взойдет над Русью красное солнышко, приласкает своими лучами и согреет и людей и всех тварей земных. Отпусти меня к моему Синеоку.

Улыбнулась Утряна царю, чтоб он сжалился над печалью ее. Только царь Тартархан, как увидел ее улыбку, так понял, что уже околдовано его сердце, что не может он расстаться с Утряной. Заревел от тоски неизбывной и решил тогда сломить преданность ее злым обманом.

— Ну так знай,— закричал Тартархан,— что уже нет в мире живых твоего Синеока! Изрубили его мои воины на куски! Знай, что мечется душа его глубоко под тартаром, а тебя я велю бросить в темное подземелье. Будешь ты сидеть в голоде и морозе до тех пор, пока не решишь стать моею женой.

Так решил царь сломить русиянку силой и еще ей добавил:

— Знай, что не было еще случая, чтобы кто-то вырвался из моего подземелья.

Задрожала слеза на глазах у Утряны, земляничные ее губы задрожали, и сказала она царю:

— Я не верю тебе, Тартархан. Синеок мой жив, но коль ты не пускаешь меня к нему, то пусть с ним всегда будет моя душа. Ею ты, владыка, не овладеешь и ее не удержишь.

Поднесла она опять руки к горлу, но вдруг выскочили из-за кустов два царских стражника, развели ее руки и, накинув на нее цепь железную, потащили ее в подземелье глубокое.

День сидит Утряна в кромешной тьме. Год сидит, пронизываемая холодом. Тартархан загремит решетчатой дверью, придет с факелом и со слугами, спросит:

— Что, надумала ты, Утряна, выдти замуж за повелителя всех степей и пещер?

Но Утряна лишь качнет головой и закроет глаза, чтоб не видеть ни его, ни того, как сияют в лучах факела его алмазы с рубинами. Заскрепит Тартархан зубами, скажет слугам, чтобы влили ей в рот похлебки, чтоб совсем она от голода не умерла, и, уйдя, вновь захлопнет железную дверь.

А тем временем Синеок все искал свою жену верную. Исходил он все дороги на белом свете. Износил он десять пар сапог сыромятных, и, когда вернулся домой, взошел он на высокий холм Красный, стал повертываться на все стороны света и кричать что осталось в нем сил:

— Где же ты, жена моя милая, неужели душа твоя уже не с тобой?

И тогда, увидев, что друг другу преданы Синеок и Утряна, взошел русский бог Род к нему на гору и сказал:

— Еще в жизни этой Утряна. Но в полоне она у владыки тартара. Повернись спиной в сторону, где садится закатное солнце, и скачи скорее на ее выручку.

— Но на чем же скакать мне? — спросил его Синеок.

Бог поднял свой жезл, вонзил в жирную землю, и в сей миг на том самом месте белый конь с гривой огненной встал на задние ноги, заржал так, что по всем лесам прокатилось громогласное эхо, и стал бить о землю копытом. А к седлу коня приторочены меч, щит, шлем, кольчуга булатная. Синеок облекся в доспех, сел в седло, и понес его конь к далекой степи, будто сильная крылатая птица.

Скачет конь по травам через яруги, стелет их ковром под собой. Напрягает Синеок свое зрение — где же те пещеры темные, где томится его Утряна, и где тот шатер золотой, в котором сидит захватчик его жены Тартархан.

Уж мерещится ему яркий шатер, уж представил русич, как набросится он на него, как возьмет Тар-тархана за пояс и, ударив оземь, вышибет его дух. И вдруг видит он: далеко-далеко замаячила в бурых травах белая точка. За ней движется какая-то черная масса, уже слышится дикий вой. Пригляделся Синеок к белой точке и увидел, как бежит навстречу ему Утряна, как уж машет ему рукой, а за ней на конях слуги царя, в руках вертят свои арканы и, оскалив железные зубы, гикают.

Вот догнал ее снова сам царь, вот накинул на нее свой аркан, развернул коня, чтоб умчаться опять в свое стойбище, но тут выхватил меч Синеок и что было сил закричал:

— Эй ты, царь Тартархан поганый, похититель жен не, своих, что ты хвастаешь перед слугами, что хватило сил справиться с русской женщиной? Может, ты и с воином русским справишься?!

Услыхал Тартархан таковы слова, ничего не ответив, вырвал лук из колчана, приложил стрелу к тетиве и пустил ее в Синеока. Но подставил свой красный щит Синеок, отскочила стрела и со страшным жужжанием упала в траву. Взял тогда копье Тартархан, размахнулся, пустил его в коня белого. Только конь Синеока прянул в сторону и схватил за древко копья зубами. Захрипел от обиды и ярости царь, передал своим слугам Утряну, вынул саблю свою криву и направил вороного коня на белого.

Сшиблись грудью борзые кони, стали грызть друг друга зубами, а наездники заблестали оружием. Пошел звон по всей шири степной, а в траву стали сыпаться искры. Сбил царю Синеок один рог, потом рог второй свалился на землю. Сорвал он мечом с Тартархана железную маску, выбил саблю из рук, и тогда, ужаснувшись, отпустили слуги царя Утряну и что было духу помчались прочь.

Упал черный конь наземь, утер кровь с лица Тартархан и сказал Синеоку:

— Полюбил я жену твою, Синеок, и богатством и пленом склонить думал к своему ложу царскому, но осталась верной она тебе, мужику. Заслужил я того, чтобы ты поставил на грудь мне свою пяту. Но жены твоей я не добился, потому что не смог сокрушить ее чистых помыслов.

Посмотрел на него Синеок, взял за пояс царя, посадил на коня его и, сказав, чтобы больше не гулял он по русской земле, отпустил в тартар с миром.

Подошла Утряна к своему мужу, рукавом стерла пыль с его мужественного лица и прильнула к груди его своей грудью.

С тех пор минули многие годы. На Руси встало много храмов белых, разукрашенных лепным узорочьем. У Утряны и Синеока народилось много детей и внуков. И вот как-то, когда снова напали на Русь орды тартара, сыновья и внуки их стали воинами, пошли к князю Владимирскому в дружину, чтоб сложить свои головы в страшной битве на реке Сить, а их дочери и внучки юные, не забывшие завет Рода и христианской веры, чтоб не дать свое тело поганым на поругание, взошли с вилами и топорами на высокую гору и в последней схватке с врагами оросили вершину холма и своей, и их кровью.

С тех пор, далеких пор, та гора высокая, возвышающаяся над лесами, так и носит название Бабьей.

А. ПЕРЬКОВ