Рассказы очевидцев

Старая школа.

На Владимирщине, в Кольчугинском районе, половину своего годового рабочего времени проводит московский писатель Аркадий Савеличев — автор романов «Инженеры», «Забереги», «Сельга», «Переборы», сборника повестей «Времена и сроки», других книг. Из окна своего сельского дома, стоящего на восточном закрайке Киржачских лесов, уже на границе с Опольем, он ежедневно наблюдает, как едут на дойку доярки, как идут за своим стадом пастухи, как его соседи — механизаторы выводят на поля трактора, как... Не стоит перечислять весь будний сельский круг. Он известен и привычен. Другое дело — какими глазами взглянуть на это привычное. Что сказать при встрече со своими земляками...

Ученики жгут свою школу. И день, и два... и четвертый год подряд. Нет, нет, не заколдованная школа, если может (дотла все-таки не выгорая!) столь долго гореть; нет, нет, и в учениках не найдем ничего демонического, обычные деревенские ребята. Одни еще только кончают начальную школу, другие перебрались в средние классы, а некоторые уже и десятилетку закончили. Объединяет их, мальчишек и девчонок, ребят постарше и взрослых уже девчат, одна общая черта: все они питомцы этой горящей школы. Жгут, выходит, свой собственный дом.

Костры вокруг школы — пока что на некотором отдалении — пылают, как в древние татарские времена. Земля Владимирская знает, земля Владимирская помнит грозные кочевые костры. Как они могли вернуться через столетия?!

Трудно сказать, кому первому пришла в голову мысль — зажечь в школьном парке костер; наверное, это был не самый худший ученик, во всяком случае, не самый ленивый. Костер всегда затевает закоперщик, он же тащит и первую охапку дров. Понимаете — дрова? Вокруг необозримые Киржачские леса, но ведь за полем, в километре отсюда, еще рубить-тащить надо. Нет, так дело не пойдет! Некогда закоперщику, некогда и его друзьям. Сейчас, сию же минуту и подавай костер! А где их взять, дров-то, если школа стоит на открытом месте, окруженная лишь своим собственным парком? Ну, еще штакетником, школьным забором, общей окружностью около километра.

Вот с него, со штакетника, все и началось. Видите, как удобно? Не надо и в лес идти. Выворачивай штакетник целыми звеньями, со столбами и жердями, и вали в исполинские, жаркие кучи. Пламя взовьется такое, что прибежит единственная, оставшаяся в селе учительница. Поначалу она будет кричать, стыдить грозить, увещевать — бросит, как пожарную пену, весь арсенал педагогических средств:

— Митя! Вова! Что же вы делаете?..

— Комаров гоняем, Тамара Викторовна,— следует убедительнейший ответ — не от Мити и не от Вовы, а от самого закоперщика.

— Гоняйте их ветками — чего же забор палить?

— Он все равно падает, Тамара Викторовна.

— Так починили бы лучше!

— Так кому он нужен?

— Да братанам вашим, сестренкам!

— Ну да! Они пойдут в новую школу.

— Не нукайте, а гасите сейчас же! Сию минуту!..

Какое-то время гнев ее заливает кострища; как ни велики, а попыхтят и погаснут. Но вот однажды учительница не придет — ведь у нее тоже детишки, корова и все такое прочее. Однажды и погода захмурится, а у костра разве холодно? Да если сразу в нескольких местах? Запылают кострища вокруг всей школы, взовьются огни могучих, роскошных лиственниц, завоют собаки на деревне. Но и этого — мало, мало! Еще тащат, еще валят. Костры соревнуются между собой в безумной дерзости. Что там лиственницы — искры взлетают выше поднебесных тополей, выше школы, выше проникающего взгляда. И уже дикий восторг правит ребячьей оравой. В дело идет все, что может гореть. С треском ломаются и рубятся нижние сучья лиственниц,— хозяйственные здесь мужички, даже топорами запасаются, ведь лапы лиственниц горят особенно ярко. В огонь летят спортивные снаряды, лестницы, разные приспособления с метеоплощадки, сваленные у хозяйственного сарая старые парты, стулья, столы. Не обходит топор и вымерзшие стволы школьных яблонь — живые, плодоносные яблони попросту сломаны в погоне за никому не нужной, вязкой зеленью. Скамеек уже, конечно, нет и в помине. Очередь за качелями, ступеньками развалившегося крыльца...

Чего только не попадает в костер! Один поджигатель даже возмутился:

— Это же макет моего корабля?!.

Но его высмеяли, как губошлепа.

Макет корабля горел не хуже всякого другого дерева. Как и классный глобус-

Другой раз девчушечка, еще не потерявшая школьного стыда, пискнула:

— На этой же доске — наша стенгазета! И там мои стихи — не видите?

Не видели ее стихов, огонь слепил глаза. Высмеяли и дуреху, чтоб не мешала бомбы метать. Бомбы — это, конечно, головешки. Они зачадили по всему школьному парку, залетая и на крыльцо родимой школы, пока не прибежала все та же учительница:

— Да вы что, ребята? Ошалели?..

Она уже не может сдержать свой педагогический гнев, она вне себя от собственного бессилия. Но отвечают ей довольно спокойно:

— Мы ничего, Тамара Викторовна, мы только играем.

— Но вы же спалите всю школу!

— Так ее все равно на слом. Мы место подчищаем. «Место», как его ни подчищай (читай: вытаптывай), все равно изумительное. Здесь проходит древняя сторожевая линия, связывавшая некогда Юрьев с Киржачем и дальше — с центральными княжествами России; известно, что колокольни церквей служили одновременно и сторожевыми пикетами — это своеобразный световой телеграф. Он и сейчас, с расцветом электрического телеграфа, не утратил своего местного, во всяком случае этнографического, значения. С холма, на котором стоят школа и соседствующая с ней церковь, даже в сырое лето легко просматривается следующий пикет: село Тимошки, погост и колокольня очередной церкви, уходящей своим древним фундаментом во времена Ивана Грозного. А оттуда, если напрячь зрение и воображение, встанут за лесами и очертания киржачских колоколен, кстати ныне наконец-то обросших строительными лесами: при подготовке к празднику Тысячелетия письменности на Руси у реставраторов дошли руки и до Киржачского Кремля — ровесника и боевого соратника Кремля Владимирского. Если не быть Иваном, не помнящим родства, и если прийти сюда с чистым сердцем, с этого холма откроются такие дали и глуби истории, что нынешний день предстанет поистине в золотом венце. Изумительные, дивные, неповторимые места!

...Сезон костров причудливо переплетается с сезоном клубники. После набегов на соседские дворы, и даже соседние деревни, новоявленные воители возвращаются к кострам еще более воодушевленными. Вслед им несутся крики и проклятья возмущенных старушонок, угрозы натрепать уши; но близко никто не подходит: все-таки страшновато. Тени у костров мечутся похлеще теней батыевых воинов, визги сотрясают окрестности, будто уже кого-то душат древней волосяной петлей. Чем черт не шутит, может, возвернулись дикие времена?!

«Место», о котором в бессилье плакалась учительница (проговорившись с именем, пощадим ее фамилию), подчистили за несколько бесхозных лет. Весь километровый периметр забора свален и сожжен новоявленными басурманами, все, что еще оставалось горящего в округе, стащено на пепелища и пущено дымом. Потом принялись за сами школьные строения. Начав еще «совестливо» по дощечке, великовозрастные недоросли взялись уже за классы и бывшие спальни — школа служила интернатом для ребят всех окрестных деревень. Полетели наземь рамы, зазвенели стекла, поволокли через проломы в кострища мебель и все остальное убранство своих классов и спален...

Школа? Школа ли?!

Пропала куда-то и сама вывеска, еще долго отсвечивавшая среди окрестных пожарищ. То ли сняли от позора, то ли в костер кинули — не знаю, стыдно было выяснять. Осталось на крашеной голубой стене лишь белое мертвое пятно, где еще не так давно надеждой сияли слова: «Флорищенская восьмилетняя школа...»

Школа, состоящая из трех флигелей,— как раньше говорили, и пристроенной к ним, уже в наши времена, котельной, была открыта более ста лет назад. (В прошлые годы, когда именовалась она восьмилеткой, пытались справить столетний юбилей, да так и не собрались — жаль!). Ставилась школа на народные копейки, на пожертвования. Стараниями самих сельчан. Земская школа, открывшая путь к свету нескольким поколениям крестьян. Знать, хорошо постарались прадеды, если она, несмотря на все нерадение, дошла до сегодняшнего позорища с совершенно крепкими стенами, обшитыми тесом, с несокрушимыми фундаментами, с оштукатуренными потолками, с изразцовыми печами. Стоять бы ей, стоять и, конечно, приспосабливаясь к новому времени, служить людям — наследникам прошлых, благородных строителей.

Как перечеркнуть, даже огненной головешкой, такую несокрушимую память?

Пришла к ее пустым, ободранным стенам и другая учительница — старенькая, с палочкой, в больших старомодных очках, и к тому же — с черненькой, симпатичной такой собачкой. И сама такая интеллигентная, поистине чеховская учительница. Может, назвать ее? А почему бы и нет! Мария Федоровна Минеева из села Флорищи. Так трогательно, старомодно кланяется встречным и так печально смотрит на этот дикий разор — тут вся жизнь ее. Неужели забьет трава забвения? Высокая, по пояс трава, наполовину уже с крапивой, дико обнимает разоренную школу. След человеческий забивает. Что тут делать, чего искать?..

Но кто-то еще ходит здесь, кто-то еще помнит старую дорогу. Через ручей переброшена доска, от доски тропинка поднимается на бережок и пересекает рощицу. Уже и сюда подобралась крапива, уже и здесь она опутала стволы деревьев. Крапива подступает со всех сторон и силится заглушить подлесок, который упорно тянется к свету. Трудно сказать, чем закончится этот поединок...

Дом строился на совесть и не без расчета. Дом — на склоне холма, и лучше этого ничего нельзя придумать. Входная дверь как раз в центре. Если войти в нее, слева будет вторая дверь, в коридор, потом третья — в класс, потом четвертая — в следующий класс. В каждом классе стоят изразцовые пузатые голландки. В большие морозы здесь и ночевали — на партах, на старых попонах, которые притаскивала в класс сердобольная сторожиха.

...Однажды ночью эти ночлежники через фрамугу забрались в библиотеку, которая дверью своей выходила в общий коридор. Все библиотечные книги были знакомы до мелочей, но сейчас никто не толкал под локоть, никто не мешал копаться на полках. Ночь, сторожиха, умаявшись, спит. Посапывает притащенный в библиотеку фонарь. Света его, как ни странно, хватает на всех, но не всем хватает смекалки. Более расторопные убрались из библиотеки загодя, менее прыткие едва успели вылезти обратно через фрамугу перед самым приходом учительницы, а один и вовсе зачитался. Когда зашла учительница, он на карачках дочитывал книгу, будто кланяясь кому-то. Учительница взяла книгу и сдвинула бледные, от голодухи поредевшие брови:

— «Лебеди на горах»... Я не показывала вам эту сказку. Это горькая сказка. Ностальгией зовется... Что ты в ней нашел, глупый ты мой мальчишка?

— Не знаю! Нашел!

Так ничего и не добилась от него учительница, только горько вздохнула.

Теперь он стоит на берегу пересыхающей речушки и с тревогой смотрит на школу. Двери заперты, но дни школы уже сочтены. Придут мужики с топорами и по бревнышку раскатят старый дом. Он обречен. Уже предостерегающая рука написала красной краской: «Аварийное здание». Уже шарахаются в стороны люди — как бы не придавило! И только капитан не сходит со своего гибнущего ковчега — полуслепая престарелая учительница.

Ее привязанность к этому дому многим непонятна и смешна. Ее жалеют... Мужики уже точат топоры и скоро явятся сюда. А может, и того проще: прикатит на тракторе бородатый ее ученик, посмеиваясь, обвяжет дом тросом, сядет в кабину и... Учительница не может представить этого дня и закрывает глаза, говоря:

— Когда-то на здешней горе трубили лебеди...

Она поворачивается в сторону ветра и к чему-то прислушивается. Что-то шепчут ее старые губы, и я, как немой, читаю по этим губам: «Если не станет школы, что же здесь останется? Через год все зарастет крапивой, а школьную рощицу пустят на дрова. Ручей, лишившись последнего прикрытия, совсем пересохнет, гора станет маленькой горушкой, а потом и вовсе сровняется с землей...»

Мне бы самое время впасть в отчаянье, но... На еще более красивой горе уже строится новая школа. Ее окна широки и радужны, а шиферная крыша прочит ей долгую и вполне современную жизнь. Не успеет упасть старая школа, как раскроет свои двери новая. И может, опять затрубят в ней белые лебеди?..

Говоря о Флорищенской бывшей (увы, уже бывшей!) школе, я невольно перешел на свою повесть «Незабытая родина» — там есть даже глава «Старая школа». Реальная действительность и действительность повести настолько совпадают,— хотя повесть писалась гораздо раньше,— что нет нужды повторяться. Хочу только вспомнить полный надежды призыв из повести: «Может, опять затрубят в ней белые лебеди?..» То есть детские восторженные души. Не те, что крапивой подзаборной проросли под нейлоновыми куртками новоявленных варваров,— другие, полные мечты и света. Истинные души наших современников. Ведь есть же, есть они! Надо только поискать, пригреть и взрастить их мудрой рукой.

Сейчас вот ищут, кому бы отдать на сторону эти выстоявшие столетие, несокрушимые строения, какому варягу? Шлют гонцов в Кольчугино, в Александров, во Владимир, даже в Москву — купите, возьмите, освободите нас «от баланса»! (Так и слышится: от балласта.) Школы нет — но школа вроде бы и есть, на балансе числится. Вот и тщатся продать ее с аукциона — сейчас ведь модны аукционы. Страсти вокруг поверженной школы разгораются. Признаюсь, я и сам скрепя сердце выступал в роли торгового посредника. Хотелось хоть куда-то пристроить ненужную (неужели ненужную?!) школу. Под пионерский лагерь? Под дом отдыха? Под дом престарелых? Под дом творчества для московских писателей? Была и такая маниловская идея, как и масса других. Но все разбивается о глушь Киржачских лесов и беспролазное бездорожье. Любителей таскаться с рюкзаком, как я таскаюсь, что-то не находится.

Правда, сельчане давно уже подсказывают: да полно, надо ли вот так поспешно, истинно по-варварски, избавляться от старой школы? Не найдется ли ей лучшее применение?

Флорищенская беспризорная школа находится на территории совхоза «Металлист». Кроме центральной усадьбы, куда переместилась и новая десятилетка, в состав совхоза и Флорищенского сельсовета входят такие еще «живые» села, как Флорищи, Левашово, Богородское и десяток окрестных деревень. Совхоз дает мясо, молоко и отчасти зерно и картофель. Но ведь не хлебом же единым жив человек! Человеку нужна память, человеку нужна связь с прошлым... и будущим, да, да, без будущего не прожить. А будущее — это молодое поколение, все те же школьники, через несколько лет — рабочие совхоза. Им потребна не только синица (рубль!) в руке, но и журавль, а может, и белый лебедь в небе — большая, окрыляющая их перспектива жизни. Забота. Внимание. Условия не только для труда — и для отдыха.

Вот вам и выход из положения: совхозный профилакторий, с домом отдыха и пионерским лагерем при нем! Признаюсь, меня смущает, что эта простая, казалось бы, мысль не пришла в голову ни руководству совхоза, ни председателю сельсовета, на территории которого располагается совхоз. Да, да, пора думать о людях, которые пашут и сеют, пасут стада и доят коров; это не только работники-поденщики — это еще и жители села Флорищи, села Левашово, села Богородское... Совхозный профилакторий, созданный любовью к людям, поможет погасить (кроме школьного пожара!) и другие горящие точки — прежде всего хронический, затяжной отток рабочей силы.

Задумайся над этим, возьмись по-настоящему — ив одном из просторных зданий нашлось бы место и для истории этой старинной школы, и для истории самого села Флорищи. Те царственно горделивые лиственницы, те смертно застывшие хранители народной памяти, у которых живьем выламывают руки,— ну, положим, только ветки,— их ведь сажали всем селом, всем миром, как говорят. Уже в наше, послевоенное время. Под руководством покойного директора этой школы Александра Яковлевича Персиянова. Как известно, здешние леса на радуют лиственницами,— так вот каждый, кто находил заветный росток, нес его в ладонях, как живой уголек. И сажал в школьном парке, думая: «На счастье деткам нашим». И стоит над всем этим мудрый учитель, директор, народной души человек, и греет их тоже ладонями, эти зеленые ростки,— и лиственные, и детские, повторяя: «На счастье, на счастье...»

Сейчас я вижу, как, приходя на могилу отца,— а к школе вместе с церковью примыкает и кладбище,— сын его, немолодой уже московский профессор, обязательно с кладбища пройдет под отцовские лиственницы. О чем он думает — не будем гадать. Не хочется вновь ворошить черные кострища, окружавшие сиротливую школу.

Нет такого летнего дня, чтобы и я мимо не прошел. А в грибное время — так спозаранку. Под лиственницами, посаженными Персия-новым, растут золотые, вкусноты небывалой маслята. Право, людям, решающим судьбу таких заповедных сельских уголков, стоит попробовать этих маслят. Может, и у них проснется память народная?..

Может, и их деловые души встрепенутся от крика заветных лебедей? Тех самых лебедей, что пролетают над нашими головами. Которым мы кричим: «Милые, возвращайтесь на свою землю, в свой отчий край!»

Возвратятся ли? Не опоздают ли их встретить новые поколения флорищенцев? Те, что в диком, варварском танце пляшут вокруг погибающей школы?..

Аркадий САВЕЛИЧЕВ

Рекомендовать:
Отправить ссылку Печать
Порекомендуйте эту статью своим друзьям в социальных сетях и получите бонусы для участия в бонусной программе и в розыгрыше ПРИЗОВ!
См. условия подробнее

Комментарии

Новые вначале ▼

+ Добавить свой комментарий

Только авторизованные пользователи могут оставлять свои комментарии. Войдите, пожалуйста.

Вы также можете войти через свой аккаунт в почтовом сервисе или социальной сети:


Внимание, отправка комментария означает Ваше согласие с правилами комментирования!

Рассказы очевидцев

  • Барятинский женский монастырь
    Каждый раз, когда я уезжаю из монастыря, «Ангелов вам», — напутствуют меня на прощание сестры. Инокиня Досефея собирает в дорогу снедь. Матушка дарит очередную порцию книг, садится за руль «Москвича» и везет меня в Малоярославец на московскую электричку.
  • Это недетское детское кино
    Вообще тема отсутствия контакта между детьми и взрослыми, взаимонепонимания, одиночества и тех и других стала одной из центральных тем фестиваля.
  • Наша речка Сумерь
    Больше всего там нравилась мне речка, которая протекала за нашим огородом, под горой. Называлась она очень красиво — Сумерь. Берега ее заросли ивняком, ольхой, черемухой. Местами речка была мелкой и быстрой. Местами глубокой и медленной. Где — широкой, а где — такой узенькой, что ее можно было перепрыгнуть с разбега.
  • Владимир Гостюхин: «Будут внуки — надо их учить жить смелее».
    Напряжение было столь велико, что после финальной сцены самоубийства, вошедшей в фильм вторым дублем, я упал на руки режиссеру и не приходил в себя минут пятнадцать...
  • Белая ворона
    Николай Михайлович видел: люди жили бы мирно и дружно, если бы не нарочитое подогревание страстей. Его коробили высказывания вроде тех, что татары, мол, лучше живут, у них дома побогаче, потому как они умнее других, меньше грешат. Он старался не обращать внимания, относил это к «пережиткам прошлого», издержкам низкой культуры.
  • Беспокойство
    Два следа, две узорчатые строчки по краю большой лесной поляны. Здесь прошла утром по свежевыпавшему снегу пара рябчиков. Из любопытства двинулся было за ними, а потом остановился и долго смотрел на их согласный, любовный ход. близко друг от друга — как под ручку шли.
  • Беспредел
    Эта дикая история, произошедшая на бывшем монастырском подворье, — из ряда тех, что трудно осмыслить и объяснить. Она снова ставит все те же жгучие вопросы: есть ли предел нравственному падению нашего общества? И где же выход?
  • "Будь они прокляты, эти орехи!"
    А складывалась судьба у Самвела трудно. Мучила несправедливость наказания. К тому же в колонии здоровье резко ухудшилось. Положили в тюремную больницу. А там врачи установили, что у Самвела туберкулез легких.
  • Бумеранг.
    Так палач, исправно служивший государственной системе террора и уничтожения собственного народа (геноцида) — под знаменем, конечно же, социализма и во благо народа! — в одночасье стал жертвой этой системы, а точнее, тех своих коллег и сотоварищей, с которыми вместе управлял ею под предводительством Сталина.
  • Чужой среди своих.
    Он посягнул на «святая святых» — сравнил средние заработки рабочих, колхозников, учителей с окладами партийных и советских работников которые недавно были повышены.
  • ДЕЛАТЬ «ПЫЛКО ДА ОХОТНО»
    Всякое лето папа вез нас на свою родину, в маленькую деревеньку Бугино, что на берегу Северной Двины. Каждый день для нас, ребятишек, оборачивался здесь новой чудной сказкой, в которой героями становились и мы сами.
  • Деревня должна поменять веру.
    Нет ничего проще, чем создать в нашей стране изобилие продуктов. Можно сказать, пустяковое дело. Государство, власть раздают землю тем, кто хочет.
  • Дядь Саша
    Вошла молодая женщина с мальчиком лет пяти. Из-под козырька меховой с завязанными ушами шапки видны лишь хлюпающий нос да два бдительных глаза.
  • Для красоты и созерцания.
    В погоне за «бабками» за кружево не сядешь. А ведь какая красота! Жизнь нельзя упрощать бесконечно, это всегда оборачивается бездуховностью.
  • Дунинские петухи.
    ...Дунинские петухи начинали петь затемно. Петух сидел на высокой жердочке и дирижировал деревенским утром. Потом гудел рожок пастуха. До сих пор помню чувство протеста, которое вызывал у меня этот вовсе не музыкальный звук.
  • "Душа моя чиста".
    До сих пор остается загадкой, на какие деньги он жил, ибо их у него никогда не было: Коля был хроническим бессребреником.
  • Если вы одиноки
    Повезло мне в тот раз, повезло, досталась «Реклама», обычно раскупаемая мгновенно, стали печатать в ней объявления службы знакомств, о чем город гудел. Самые разные слышал я суждения о таком начинании. Своими глазами читал впервые.
  • «Если вы подружились в Москве»
    Конечно, нет к прошлому возврата. Прошлые радости и огорчения уже пережиты. Но какое-то отчаяние охватывает, наполняет тебя, когда межнациональная грызня выбивает из колеи, мешает людям жить в мире и дружбе.
  • Коня купил...
    Но мне уже успело это понравиться: коня купил, а?! Все-таки заговорила кровь, заговорила. Да и что там ни говори — поступок. Это вам не джинсы там и не «видик» — это конь!
  • «ХРАНЮ, КАК САМУЮ СВЯЩЕННУЮ РЕЛИКВИЮ...»
    В вишневом саду на открытой поляне стояли «солнечные» часы, на крыше школы был флюгер. И часы, и флюгер сделал папа. Он так много умел, что если взять и все перечислить, не хватило бы, наверное, целой страницы.
  • Как я работала гувернанткой.
    Но самое любопытное, что фирма, с которой я заключила договор на столь приятное времяпрепровождение, исчезла... А вместе с ней и моя зарплата. Так что остались только воспоминания. Да эти записки.
  • Как перевелись барсы на Енисее.
    Давным-давно жил да был на берегу Енисея старый-престарый старичок, и был у него такой же старый конь Савраска, по прозванью Губошлеп.
  • Кое - что о ТОПОРЕ.
    Казалось бы, что может быть проще обыкновенной двуручной пилы? Однако пилить ею тоже надо уметь, особенно если речь идет не о лежащем в козлах бревне, а о дереве, когда пропил надо делать горизонтально, да еще так низко, что приходится стоять на коленях.
  • Кому нужна война с мужиком?
    Так что начинал Рузвельт с нуля — со строительства. Перегородили его ребята громадный бетонный ангар кирпичной стеной, побелили, провели тепло, установили клетки — своими руками, за свой счет.
  • Кому нужны копилки
    — Почему копилки? Ну, вообще это могло быть все, что угодно. Я, как всякая женщина, человек практичный. Можно ведь сделать красивую вещь, но она будет бесполезной, правильно? А копилка — это серьезно.
  • Контакты второго рода
    История эта достаточно типична, по крайней мере в двух отношениях. Во-первых, как правило, контакт весьма краток. Обитатели тарелок долго наблюдать за собой не позволяют. Во-вторых, в контакт вступают люди неподготовленные. Специалисты узнают о контакте с большим запозданием, когда на месте посадки НЛО уже нет.
  • Кошечка взаймы
    Словосочетание «печки-лавочки» невозможно перевести на иностранные языки. По отдельности значение каждого слова здесь вполне понятно, конкретно; соединенные же вместе, они теряют свой прямой смысл и обретают...
  • Красный день.
    Часов у меня нет, я знаю только, что надо торопиться. Подъем занимает минуту-полторы, но взбегать приходится с задержанным дыханием. Чуть расслабишься, чтобы перевести дух,— сдвинуться потом трудно.
  • Крепко и государство.
    Так мы с мамой встретили тогда Рождество. Детишки уже заснули. Это было на Павловской. Мы были там очень бедны, но счастливы.
  • Курица - не птица?
    Петухов в хозяйстве было два — старый и молодой. Станешь сыпать корм, они друг друга оттирают, и каждый норовит своих кур поближе подтолкнуть. Тронет клювом зернышко, покажет— клюй, мол, да порасторопней!
  • «Левша» за работой.
    Познакомьтесь: педагог не по диплому, а по призванию. Иногда таких называют чудаками. Безусловно, ласковое слово «чудак» подходит для тех, чья «странность» настоена на чистом альтруизме.
  • Любовь с печалью пополам.
    Может, это уж и впрямь возрастное, но что поделаешь: тянет какая-то неизъяснимая сила снова поближе к деревне, ее быту, к дому крестьянскому, хлебу, пашне... А прикоснувшись, приобщившись, хотя бы на время, ко всему этому, с горечью убеждаюсь, как много хорошего, мудрого и доброго ушло из крестьянской жизни.
  • "Люди меня боялись..." Исповедь бывшего сельского участкового инспектора.
    Приходилось ли выпивать самому? Ясное дело, приходилось. Как говорится, служба заставляла. Но пил я не какую-нибудь гадость, а только водочку или коньяк. Придешь, бывало, вечером в подсобку сельпо, чтобы узнать, как идут дела, а здесь тебе уже стол накроют, с выпивкой, закуской — все как полагается. Потом в дорогу сверточек с продуктами, а как же! Колбаски там, ветчинки, консервов... Но все — в меру.
  • МАЕЧКА
    Сама Маечка ничего не рассказывала о своей семейной жизни. Она вообще никогда не принимала участия в наших нервных и жалобных рассказах друг другу о мужьях, детях, хозяйстве, здоровье.
  • Мечта о ночлеге.
    Но как осуществить эту, казалось бы, такую простую, безыскусную мечту? Не скажешь же удивленным хозяевам: хочу тут у вас переночевать! Почему? Зачем? Что случилось? Естественные, право, вопросы, если твой законный ночлег отсюда всего в двадцати минутах ходу.
  • МОЙ ДУХОВНИК
    Мы ведь видим только одну сторону жизни священника — его службу в церкви. Остальное (быт, радости, горести) как бы за семью печатями.
  • Напрасно родные ждут сына домой...
    В тот день рядовой Анатолий Чмелев был дневальным по госпиталю. Столкнувшись на лестнице с санитаром Павлом Эунапу, услышал приказ: вымыть полы. Анатолий удивился: а почему, собственно, он, больной, должен это делать?
  • Несостоявшийся полёт
    Какими они были, избранницы космического века, окрыленные фантастически дерзновенной мечтой полета в неизведанное, манящее тайной пространство?..
  • Ничего, что я пляшу в галошах?
    Телевидение снимало «Русский дуэт» на платформе и площади Ярославского вокзала. Как только они запели, вокруг собрался народ, который сам стал участником этого представления: в образовавшийся возле выступающих круг влетело несколько женщин и мужчина, они стали подпевать и приплясывать.
  • О время-времечко!..
    На моих глазах умерло несколько деревень в округе. Зрелище — не приведи Бог! Умерла и наша. Надо было искать другую.
  • Память - в сегодняшних делах.
    Постоянно трудиться, помогать родителям й воспитании их мальчишек и девчонок — это от доброты сердечной и от понимания того, какое значение для человека имеет детство.
  • Пили, но в меру.
    Юношей мне доводилось частенько бывать на этой пильне и видеть бешеное челночное мелькание целой дюжины пил, зажатых в механическую пилораму, которые разом выплевывали по нескольку досок.
  • Платье Мельпомены
    Сократа очень уважали на нашей улице. И на соседних тоже. Знакомые и незнакомые люди обращались к нему за советом в спорных делах, и он всегда находил справедливое решение.
  • Пока остаюсь „рекордсменом"...
    Что ж, буду кормить себя сам! Да еще и детям помогу. Как? А вот как: построю сарай, завезу пару кабанчиков, куплю десятка полтора хохлаток, да разработаю соток десять огорода под овощи.
  • Полмешка ржаных сухарей.
    Ехали в теплушке, вместе с другими заводскими, в тесноте, да не в обиде. Вскоре раздали сухой паек — сухарями. На семерых получилось полмешка ржаных сухарей, которым особенно обрадовалась бабушка Наташа. Она готовила пищу, а продукты были уже на исходе.
  • ПО МОЕМУ ХОТЕНИЮ.
    Все-таки это странно — разгуливать средь бела дня, когда вокруг полно врагов. Неужто дыхание весны пересилило извечный инстинкт самосохранения? Да мало ли о чем можно гадать, и все будет правдоподобно, но, увы, недоказуемо...
  • Расстрелян и... оправдан.
    С горя Саша начал пить. Вскоре с ним стряслась еще одна беда. В закусочной вспыхнула драка. Когда приехала милиция, все разбежались, а Зайцев не успел. Получил два года за хулиганство. Их он отбыл полностью.
  • «Русь» — кормилица
    Итак, у нас репутация защищает... от законов. Это абсурд, несуразица, двусмысленность положения просто бросается в глаза. Когда же мы решительно поумнеем? И перестанем противиться здравому экономическому смыслу?
  • С Бывалым чего не бывало!
    По уверению Евгения Моргунова, в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте он был «болваночник». В суровые военные годы (1942 г.) работал на заводе «Фрезер», изготовлял болванки для артиллерийских снарядов.
  • Сыновья Старой Кати
    Наша узкая, бугристая улочка, берущая начало внизу, в городе, упрямо взбиралась наверх, к садам и виноградникам. С соседней горы она казалась рекой.
  • Соловушка.
    Необыкновенная труженица, мастер, автор многих песен, романсов, чуткий аранжировщик известных произведений, свою задачу Евгения Смольянинова видит в том, чтобы донести до слушателя здоровое начало нашей национальной культуры.
  • «...Сперва родство, а потом все остальное».
    Август. Тенистые кроны каштанов окружают гостиницу «Киев». По ступенькам спускается стройный загорелый человек, возраст которого — семьдесят девять лет — повергает в изумление каждого, кто с ним знаком.
  • ТВОРЦЫ ОСТАЮТСЯ
    О земле нельзя так протокольно. Земля — это и песня, и сказка, и кормилица наша. Только с добрыми, любящими ее людьми она поделится щедростью своей.
  • Убийство по заказу.
    Но чем дальше продолжалось следствие, тем менее убедительными выглядели объяснения Ольги. К этому времени удалось отыскать обладателя желтой рубашки.
  • Улыбка жены.
    И всю дорогу до места работы помнил и чувствовал на себе свет этой улыбки. И потрясенно качал головой: неужели она почувствовала, что мне приснилось прошедшей ночью?
  • У русских американцев.
    Прекрасно управляя машиной, совершая головокружительные виражи, Мариля не раз до упоения катала нас по гористым улицам Сан-Франциско — одного из красивейших городов мира, главного порта страны на Тихом океане.
  • ВАЛЕНКИ
    У меня холодеет сердце, когда вижу, как обута добрая половина нашей детворы и молодежи: ходить по снегу в кроссовках, сапожках или ботиночках — безумие!
  • "Ваш Зыков..."
    ...Это был трудный класс. У его мужской половины, к сожалению, господстовал культ силы. Все мои усилия в первые месяцы работы с классом были направлены на то, чтобы развенчать власть главного «кулачника», а попросту говоря, хулигана.
  • В книгах и в жизни
    Фраза у Голявкина короткая, «голая», словесных украшений — почти никаких. Зато уж тайной словорасположения, тайной интонации, тайной звучащей речи Голявкин владеет в совершенстве.
  • Зачем мятутся народы?
    В деревне его ждали, и если лето подходило к концу, а Бекташ все не появлялся, бабы начинали тревожиться, строить самые разные домыслы, которые с каждым днем становились все страшнее.
  • Задачка со многими известными
    Терпение их лопнуло, когда они остались без хлеба. В прямом смысле. Без ржаного, пшеничного — всякого. И не потому, что вселенский мор напал на село Андреевское или, тем паче, на весь Александровский район, выметая все подчистую.
  • „Заглянуть в Зазеркалье"
    Писать о людях необычных, редких способностей и знаний, с одной стороны, просто, потому что интересно, с другой — невероятно сложно.

Самое популярное

Сколько раз "нормально"?

Не ждите самого подходящего времени для секса и не откладывайте его «на потом», если желанный момент так и не наступает. Вы должны понять, что, поступая таким образом, вы разрушаете основу своего брака.

Лучшая подруга

У моей жены есть лучшая подруга. У всех жен есть лучшие подруги. Но у моей жены она особая. По крайней мере, так думаю я.

Хорошо ли быть высоким?

Исследования показали, что высокие мужчины имеют неоспоримые преимущества перед низкорослыми.

Как размер бюста влияет на поведение мужчин.

Из всех внешних атрибутов, которыми обладает женщина, наибольшее количество мужских взглядов притягивает ее грудь.

Подражание и привлекательность.

Если мы внимательно присмотримся к двум разговаривающим людям, то заметим, что они копируют жесты друг друга. Это копирование происходит бессознательно.

Почему мой ребенок грустит?

Дети должны радоваться, смеяться. А ему все не мило. Может быть, он болен?

Если ребенок не успевает в школе.

Школьная неуспеваемость — что это? Лень? Непонимание? Невнимательность? Неподготовленность? Что необходимо предпринять, если ребенок получает плохие отметки?