Великий князь Дмитрий Иванович сочинял духовную. Не в первый раз — завещания писались перед каждой большой битвой, трудным походом, когда оказывалась на волоске княжья жизнь. Но теперь победитель Куликова поля знал — жизнь просто подходила к концу. Иные князья доживали до полувека, ему досталось 39 лет. И то немало среди сплошных междоусобиц и семейных распрей. Спасибо, было кому передать бразды правления в семье. Не старшему сыну — о нем и не думал, — только жене, только «моя княгини», как писалось в редких и потому особенно важных документах, Евдокии Дмитриевне.
«...А по грехам моим, которого сына моего бог от имет, и княгини моя поделит того уделом сынов моих. Которому что даст, то тому и есть, а дети мои из воли ее не вымутся...»
Годы не старые, а если вспомнить... Пяти лет потерял отца. Тогдашний ордынский хан — Навруз не колебался: ярлык на великое княжение перешел к князю нижегородско-суздальскому Дмитрию Константиновичу. Могучему князю. Удачливому воину. Все счастье, что пошли у татар «замятии»: Навруза прикончили, на его место объявилось два хана. Тот, что за Волгой,— Авдул поддержал сидевшего во Владимире Дмитрия Константиновича. Тот, что в Орде,— Мурат склонился на сторону Москвы. Сумели московские бояре выхлопотать ярлык на великое княжение малолетнему княжичу. То ли в десять с небольшим лет, то ли того раньше довелось Дмитрию Ивановичу съездить на поклон к хану.
Хорошо, что получил ярлык, того лучше, что остался жив. На престол вступил 12 лет — «покняжился» во Владимире. А год спустя и Авдул прислал ярлык — рассчитал, что с московским боярством в союзе надежнее. Только теперь восстал Мурат и от себя права передал суздальскому князю, а тот не замедлил явиться с войском во Владимир. Снова спорили, снова сражались. И тем опаснее та распря для московского князя стала, что в страшное суховеями и бурями лето 1365 года от вспыхнувшей в Чертолье Всехсвятской церкви сгорел в одночасье вместе со всем городом и Кремль. Не просто дворы да терема — сколько раз доводилось их заново ставить,— а дубовые кремлевские стены, красота московская и защита, довелось которым простоять всего-то-навсего 25 лет.
Сильным духом Дмитрий Иванович был, независимым нравом, а строптивым никогда. Вот и тут не стал своей воли творить. Держал совет с боярами, двоюродным братом Владимиром Андреевичем, согласился со словами мудрого митрополита Алексея — не тратиться на деревянный город, возвести каменные стены:
«Тое ж зимы князь великый Дмитрей Иванович, погадав с братом своим с князем Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотвориша. Тое ж зимы уговезоша камение к городу».
А ведь дело было совсем новое. Каменная крепость на владимиро-суздальских землях сооружалась впервые. До того времени пользовались каменными оборонными сооружениями одни новгородцы и псковичи. Надо было все разом — и камень искать, и каменщиков привозить да учить, и торопиться, прежде всего торопиться. Как оставлять город без защиты!
Какой же удачей в то время было, что удалось через год сладить свадьбу с дочкой суздальского князя, того самого Дмитрия Константиновича, который уже дважды отнимал у Дмитрия Ивановича великое княжение. На том договорились, что московские войска помогли суздальскому князю отнять у собственного младшего брата Бориса Константиновича Нижний Новгород и сесть там на княжение. И вот под радостный перезвон колоколов вошли в белокаменную Воскресенскую церковь коломенского кремля молодые — московский князь Дмитрий Иванович и княжна Евдокия Суздальская. Церкви той давно нет, а в памяти коломенцев, кажется, все живет отблеск того удивительного торжества.
«...А даст ми бог сына, и княгини моя поделит его, возъмя по части у болшие его братьи. А у которого сына моего субудет отчины, чем есмь его благословил, и княгини моя поделит сынов моих из их уделов. А вы, дети мои, матери слушайте...»
На браках замирялись, кончали воевать, заключали союзы. Только была и любовь — что из того, что приходившая чаще-всего после свадьбы,— но прежде всего верность. Великая женская верность, чтобы ни единым помыслом не предать мужа, всем сердцем отдаться новой семье. И приходила в ответ мужняя любовь, может, того дороже — почтение, которое дарил супруг Свою государыню, как называли каждую хозяйку в ее доме. Она и была настоящей государыней, разумной, рассудительной, в княжеских делах понятливой.
Как тут было Бога благодарить, что остался жив; и Дмитрий Иванович, ставший для потомства Донским, и Владимир Андреевич, получивший сразу два прозвища — тоже Донской и Храбрый, да еще умер на обратном пути с сечи сам Мамай. Только ни мира, ни тишины все это Москве не принесло. На следующий год после Куликова поля напал на нее ставленник Тамерлана хан Тохтамыш, взял и разорил город, а самому Донскому пришлось бежать с семьей в Кострому, хоть ненадолго, а все оставлять на произвол судьбы. Да тут еще так — что ни год, приносила мужу сыновей. Когда подошел Дмитрию Ивановичу смертный час, носила последнего, восьмого. И хоть успела родить за несколько дней до кончины мужа, не вошел княжич Константин в отцову духовную. Как Дмитрий Иванович завещал, сама потом долгие годы наделяла да переделяла последыша, чтобы и старших не гневать и его самого не обидеть, пока не согласился великий князь Василий Дмитриевич на Углич да не посадил брата своим наместником в псковских и ногах городских землях.
Знал Дмитрий Иванович цену своей княгине, недаром увещевал на будущее сыновей. Ведь осталась хоть и не молодой, да с шестью младшими мал мала меньше детьми. Шестеро их пришло после Куликова поля. Сама поднимала, сама уму-разуму учила, в дружбе братней наставляла. Ни один против старшего брата голоса не поднимал, все вместе в походы ходили, одним снопом держались. Юрий, второй, которому достались в удел Звенигород, Галич, Руза-городок, подмосковное село Михалевское и луг Ходынский, восстал только против племянника, когда ее уж давно и в живых не было. Андрей, князь на Можайске, Верее, Медыне, Калуге да Белоозере, в подмосковном Напрудском и Дегунине, всегда руку старшего брата держал. Петр, князь в Дмитрове и Угличе, сам отдал Василию Углич. Недаром, когда Василий Дмитриевич умирал, поручил жену с сыном ему, Андрею, и тестю литовскому князю Витовту.
Иным казаться стало, не сильно кручинилась Евдокия по своем князе — больно делами мирскими занималась, вдовьей одежды недолго носила. Даже слухи пошли, что и вовсе от жизни плотской отстать не хочет. Упрямые слухи, так что родные сыновья пришли просить у матери ответа: есть в них правда или нет. И тогда распахнула Евдокия Дмитриевна на груди богатое платье, и увидели князья на иссохшем материнском теле тяжелые вериги — возложила их на себя княгиня после смерти мужа и больше не сняла. Вместо монашеского пострига, принять которого из-за дел семейных из сыновьих судеб не могла, монахиней в миру осталась. С невестками было иначе.
В сегодняшней Москве мало кто знает о существовании этого монастыря. Улица-дорога, проложенная к нему и носившая его название, давно переименована. Стены обветшали и слились с обстроившими их домами. Собор тоже исчез за поздними пристройками, покрытыми окончательно обезобразившим его слоем цемента. И только видная с Трубной площади колокольня напоминает о том, что здесь, на крутом берегу Неглинки, сохраняются остатки Рождественского монастыря, одного из самых древних в городе. Его основала, в нем приняла постриг и скончалась мать героя Куликова поля Владимира Андреевича серпуховская княгиня Марья Кейстутовна. А вслед за ней потянулись в девичью обитель осиротевшие матери и вдовы тех, кто полег на берегах Донца и Непрядвы. Недаром в начале XIX века был назван Рождественский монастырь «обителью материнской тоски и вдовьей печали».
Вечными недругами Москвы были беспокойные воинственные литовские князья. Великому князю Геди-мину удалось и владения собственные расширить, и Тевтонскому ордену противостоять, и не один дипломатический розыгрыш решить в свою пользу, благо мира между удельными князьями никогда не было. С его смертью сыновья Кейстут и Ольгерд Гедиминовичи поняли, что каждому в своем уделе с тевтонцами не справиться, объединились и изгнали из Вильнюса третьего, непокорного брата. Великокняжеский престол занял Ольгерд, но правили братья вместе. Рука Марьи Кейстутовны означала их поддержку и помощь, которые могли очень пригодиться и Москве, и Серпуховскому княжеству. Ее-то и получил потерявший первую свою жену один из сыновей Ивана Калиты — Андрей Иванович. Поселились супруги на своем кремлевском дворе, рядом с Архангельским собором. Здесь провела и вдовий свой век вдвоем с сыном Владимиром Марья Кейстутовна — князь Андрей умер, имея от роду 26 лет. Сюда привел Владимир Андреевич молодую жену Елену Ольгердовну, приходившуюся его матери двоюродной сестрой, иначе — горячо любимую им княгиню Олену. Дождалась Олена своего князя с Куликова поля, пережила его, пережила и всех своих семерых сыновей и кончила свои дни инокиней все того же Рождественского монастыря, наделив землями и добром всех вдовых невесток и внуков. Делами княжества Олена заниматься не любила и не умела, думала только о семье.
Может, опередила Марья Кейстутовна княгиню Евдокию с основанием монастыря, а может, и не помышляла никогда о нем Евдокия Дмитриевна: только после смерти Дмитрия Ивановича задумывает она почтить его память и память самого великого сражения, которое князь Донской в своей жизни выиграл. На месте старой деревянной церкви Воскрешения Лазаря в Московском Кремле решает воздвигнуть белокаменный храм Рождества Богородицы — того праздника, на который пришлось Куликово поле. Через четыре года после смерти князя закладывается храм, еще через три заканчивают его мастера, и среди них самые замечательные иконописцы тех лет Феофан Грек и Симеон Черный с учениками, написавшие образа и расписавшие стены. Феофаном Греком дорожила вся княжеская семья. В палатах Владимира Андреевича Феофан написал едва ли не первый в истории русского искусства пейзаж — вид Москвы, красоте которого не могли надивиться современники.
Другой такой же вид Феофан поместил и вовсе на стене церкви Архангела Михаила. Восторг перед родным городом разделяли все москвичи. Как писал в те годы летописец: «...Град Москва велик и чуден... кипяще богатством и славою, в Русской земле честию многою». Церковь Рождества Богородицы должна была украсить Кремль, но предназначалась она Евдокией не для всех и каждого, а только для женской половины великокняжеской семьи. Как гласила легенда, до основания в 1386 году в Кремле Воскресенского монастыря, где стали погребать великих княгинь, а там и цариц, усыпальницей им служила старая деревянная Лазаревская церковь. Евдокия не захотела отказаться и от старого алтаря — он был воздвигнут в новом храме «близь большого олтаря». Только теперь княжны и княгини должны были из рода в род молиться за мужей и сыновей в памятнике Куликовой битве.
Но памятникам битвы в Москве не повезло. Заложенный в честь нее Дмитрием Донским храм Всех Святых на Кулишках — нынешней Варварской площади, бывшей Ногина,— многократно перестраивался и сохранил фрагменты первоначальной кладки лишь в подземной части. Основанный по тому же поводу и особенно любимый князем Высоко-Петровский монастырь в нынешнем своем виде говорит об одном XVII веке. Церковь Рождества Богородицы вообще на долгие годы исчезла, превращенная со временем в замурованный подклет построенной над ней кирпичной Рождественской церкви. Совсем недавно реставраторам удалось восстановить всю красоту постройки княгини Евдокии — кладку больших белокаменных блоков с тонкими швами, двери с перспективными порталами, круглые окна с напоминающими раковины обрамлениями. И это единственная из кремлевских построек, которая воссоздает сегодня для нас образ архитектуры XIV столетия.
Сама строила храм, сама в нем и молилась теперь уже со старшей своей невесткой, которую тоже приняла в дом по завещанию мужа. Еще во время своих поездок в западные земли решил Дмитрий Иванович породниться с воинственным и неукротимым литовским князем Витовтом. Решил, но свадьбы сыграть не успел. Евдокия не преступила его воли — через год после кончины мужа ввела в дом женой севшего на отцовский престол сына Василия литовскую княжну Софью Витовтовну, ту, на чьи плечи на долгие годы легло правление всем Московским княжеством. А Софья Витовтовна и не отрицала, что многому научилась у свекрови — и как о государстве заботиться, и как к боярам подход искать, и как слуг верных находить, и как выше всего ценить ратный труд и военную доблесть. Одного не постигла — как беречь в семье мир. Только об этом Евдокия не успела узнать. Прожила княгиня немногим больше пятидесяти лет, перед кончиной успела принять постриг, составить духовную на все, чем сама владела. И как памятник «мои, княгини» остался в «Повести о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» знаменитый плач Евдокии по муже, образ неизбывного вдовьего горя.
комментариев: 3
комментариев: 1
комментариев: 1
комментариев: 2
комментариев: 1
комментариев: 2
комментариев: 1
Не ждите самого подходящего времени для секса и не откладывайте его «на потом», если желанный момент так и не наступает. Вы должны понять, что, поступая таким образом, вы разрушаете основу своего брака.
У моей жены есть лучшая подруга. У всех жен есть лучшие подруги. Но у моей жены она особая. По крайней мере, так думаю я.
Исследования показали, что высокие мужчины имеют неоспоримые преимущества перед низкорослыми.
Из всех внешних атрибутов, которыми обладает женщина, наибольшее количество мужских взглядов притягивает ее грудь.
Если мы внимательно присмотримся к двум разговаривающим людям, то заметим, что они копируют жесты друг друга. Это копирование происходит бессознательно.
Дети должны радоваться, смеяться. А ему все не мило. Может быть, он болен?
Школьная неуспеваемость — что это? Лень? Непонимание? Невнимательность? Неподготовленность? Что необходимо предпринять, если ребенок получает плохие отметки?
Комментарии
+ Добавить свой комментарий
Только авторизованные пользователи могут оставлять свои комментарии. Войдите, пожалуйста.
Вы также можете войти через свой аккаунт в почтовом сервисе или социальной сети: