Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Оказывается...

Наука и спорт

Высокие достижения спортсмена зависят не только от физической формы, но и от того, как он экипирован. Спортсмен может и не знать, сколько всяких ноу-хау вложено в его победу.

Присоединяйтесь

• RSS

"Душа моя чиста".

В 1971 году, в самый холодный месяц зимы, по литературным кругам России прошла леденящая сердце весть: в нелепой домашней драке погиб поэт Рубцов, человек большого лирического дара, наш «северный Есенин». Мне, его однокашнику (учился с Колей 4 года), хотелось бы поделиться воспоминаниями. Ведь Рубцов почти наш земляк: вологодцы считают Подосиновец, Лузу и Лальск не вятскими провинциями, а своими (до войны они принадлежали Вологде). На родину Рубцова ходит автобус из нашей Лузы, река Юг воспета им не раз и с любовью, он бывал в Лальске.

Самой большой шуткой («приколом») во время нашей учебы в Литинституте была весть о том, что нашему однокурснику Коле Рубцову поставят бронзовый памятник у него на родине, в Вологде, откуда он приезжал на экзаменационные сессии, безразличный к житейским благам и славе, сторонящийся шумных литературных «тусовок», живущий кое-как на гроши, получаемые от заведования сельским клубом в его родной Тотьме.

До сих пор остается загадкой, на какие деньги он жил, ибо их у него никогда не было: Коля был хроническим бессребреником. Мой друг из Сибири, детский поэт Миша Трофимов, привозил в общежитие много всякой снеди — вареное мясо кабарги, медвежий окорок, картошку, вяленых налимов и хариусов, бутыль растительного масла. Когда («Стукну по карману — не звенит, стукну по другому — не слыхать») у Николая Михайловича даже мелочи не оставалось на ломтик хлеба и порцию каши, он приходил к Мише Трофимову за растительным маслом и картошкой. Обще-житское братство известно, видя Колю не при деньгах, мы его «подкармливали», за это он нас смешил своими экспромтами: «В комнате темно, в комнате беда — кончилось вино, кончилась еда, кончилась вода вдруг на этаже, отчего тогда весело душе?»

Были ли у Николая Рубцова враги? Безусловно, были... Гениальная пушкинская формула «Моцарт и Сальери» в любых творческих кругах поистине бессмертна. Коля и тут вел себя оригинально. Он петушился, горячился, не находил слов, тогда как расчетливый оппонент долбил его, как дятел, железной логикой, ведь посредственность всегда права... У Коли на сей случай были две заготовки. Сначала он выкрикивал своему врагу: «Ты не поэт!», потом добавлял совсем по-детски: «Я выше тебя!»

Каждый третий современный художник может скопировать холсты Ван Гога, а каждый стихотворец — написать пародию на стихи Коли Рубцова, но в том-то и дело, что «собственное лицо» в поэзии имеют единицы, а сотни (шлейф подражателей) интерпретируют их творчество. Это он сказал о поэзии пугающие своей простотой и правдой слова: «И не она от нас зависит, а мы зависим от нее». Можно отрастить волосы, как у Тарзана, до плеч, можно изучить поэзию умом, научиться слагать стихи, читать их нараспев, подвывая, можно вступить в союз писателей, можно даже называться поэтом, но не быть им на самом деле. Труднее любить родину больше себя, быть «чувствилищем», носителем боли всех и каждого, постоянно страдать, но не за свою шкуру. Николай Рубцов так мало походил на поэта внешне, что его легко можно было принять за почтальона или шофера. Одевался тоже кое-как: змея поэтической мудрости неотрывно глядела на него и не позволяла ему отвлекаться на внешние атрибуты жизни — на показуху. Однажды ребята из общежития, зная, что Коля — бывший морячок — все равно деньги, полученные в издательстве «Советский писатель» за книгу «Звезда полей», разбросает по столичным ресторанам с группой «прилипал», которые сразу смоются, как только исчезнут Колины тысячи, попросили у него часть гонорара взаймы и купили ему новый костюм в московском магазине. Но покупали такие же, как он, «непижоны», поэтому брюки у Коли «подметали пыль». Может быть, после Александра Яшина вологодская земля не рождала больше такого певца ее полей: в стихах Рубцова чувствуется какая-то стереофоничность, пространствен-ность.

И вдруг такой повеяло с полей
тоской любви, тоской свиданий кратких.
Я уплывал все дальше, без оглядки,
на мглистый берег юности своей.

Николай Михайлович Рубцов не был в жизни паинькой — был задирист, ершист, вспыльчив: небольшого роста, худощавый, с редкими темно-русыми волосами (рано стал лысеть). Я как-то опоздал на осеннюю сессию и был поселен в общежитии со студентом, отставшим от своего курса. Речь идет об интересном поэте из Пскова, бывшем моряке-подводнике Евгении Борисове, которого все в институте звали Женей, и он был известен своей физической силой. Это был друг Коли Рубцова, тоже служившего на Северном флоте.

Женя и Коля (бывшие «мореманы») хоть и дружили крепко, но постоянно ссорились. Причем Борисов предупреждал подвыпившего и махавшего кулаками Колю всегда одними словами: «Не трави медведя!» Зато лишь чуть угрожала опасность Коле Рубцову, как Женя Борисов бежал на помощь и раскидывал обидчиков своего друга направо и налево. Еще одна деталь: у Коли Рубцова часто были «хвосты», то есть «незачеты» и «неуды». Больше всего ему (как и всем нам) приносил неприятностей самодовольный, румянощекий столичный стареющий щеголь, профессор М-ский, вернувшийся на этот раз из очередной поездки в Америку и взахлеб о том рассказывавший. С высоты своего кафедрального возвышения он смотрел на нас, стеснительных сельских «Ломоносовых», как на людей второго сорта, обижая словами, любил спровоцировать горячность очередного деревенского «недипломата» и мелко отомстить за это на экзамене по «Истории критики»: «садил» он всегда на датах, коих там океан. Достаточно сказать, что сам Евтушенко пересдавал у него 9 раз.

Но были и хорошие профессора. Пушкинист Еремин был любимцем студентов. Его ботинки были зашнурованы радиопроводами, под мышкой он носил истертый и потрепанный бухгалтерский портфель, который вечно по растерянности терял. Раз студенты взяли потерянный профессором портфель и заменили его на новый (купили вскладчину). Еремин прослезился от чувства благодарности. Его коньком была тема — Пушкин и женщины. Мы ему подкидывали вопросы, а он увлекался и говорил часами, особенно об Анне Керн. Этим ученым написана одна из лучших книг о великом поэте: «Пушкин в Болдино».

Еще мы любили Валентину Дынник — профессора, подругу Есенина. Она была так снисходительна к нашему незнанию античной литературы, что ниже отметки «четыре» никому ничего не ставила, зато рассказывала так интересно, что мы рты раскрывали. Когда ее спрашивали: «Говорят, вас любил Сергеи Александрович»,— она не жеманилась, а неизменно отвечала: «Любил — не любил, а захаживать — захаживал!» Профессор Друзин был еще демократичнее: он приходил к нам в общежитие в Колину комнату, уже тогда предсказывая ему славу, и пел с нами любимую песню Нестора Ивановича Махно: «Тело мое белое, кости мои белые коршуны да вороны по степи разнесут, жалко только волюшку во зеленом полюшке, жалко саблю острую да буланого коня».

Я не запомнил, чтобы Колю при жизни кто-то называл по имени и отчеству, он не был лауреатом ни одной литературной премии, возможно, оттого, что премии чаще «вырываются», чем получаются их носителями. В кругу заслуженных, талантливых, выдающихся, маститых, больших советских поэтов он был просто Колей. Какую душу надо было иметь, чтобы написать так сердечно про обыкновенного алкаша:

Когда за окном потемнело, 
он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
ругая жену по привычке...
Меж тем, как она раздевалась,
И он перед сном раздевался:
слезами она заливалась,
а он соловьем заливался.

Когда думаешь о наболевшем, напрашивается вывод: может быть, вовремя ушел из жизни Николай Рубцов?! Страшно представить, что бы он делал теперь, каким унижениям подвергла бы его рыночная экономика: ходил бы в бесплатную столовку для бедных, работал бы сторожем, кочегаром или дворником; как многие из его коллег по творческому цеху?! Фантастическое подорожание бумаги уничтожило государственные издательства, а книжный рынок завален макулатурой, рассчитанной на самый низкопробный, обывательский вкус. И книгу издает чаще всего не Моцарт, а Сальери, умеющий найти деньги. По этой причине поэтический небосклон родины тускнеет с каждым днем, а сколько звезд, сколько имен, равных Рубцову, сияло на нем, кажется, еще вчера: Юрий Кузнецов из Краснодара, Игорь Шкляревский из Могилева, Борис Примеров из Ростова-на-Дону, Новелла Матвеева из Подмосковья, Алексей Решетов из Перми, Алексей Прасолов из Воронежа. И это далеко не все. Наступает жуткое время «беспоэтья». Если в наши дни быть эпигоном или плагиатором было позорно, то сейчас интерпретация чужого творчества — обычное, рядовое явление. Храните, любители, скромные сборнички стихов Рубцова, больше их, возможно, никто никогда не издаст!

Немудрено, что некоторые стихи Николая Рубцова стали песнями. Стихи Рубцова запоминаешь сразу и навсегда — в этом его талант, рожденный деревней. Ценность этого поэта будет увеличиваться по мере того, как псевдоноваторы низведут язык богов — поэзию — до уровня сексуальных стонов и выкриков, повторяющихся по тридцать раз кряду, как испорченная пластинка.

Николай Рубцов родился 3 января 1936 года и предсказал свою раннюю смерть («Я умру в крещенские морозы»), погибнув в 35.

Павел МАРАКУЛИН